Феникс Его Высочества. Елена Соловьева

неограненных алмазов, – так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.

      Громкий стук в дверь вырвал меня из раздумий.

      – Ну, ты че? – рявкнул Бобер. – Померла там, что ли?..

      – Не дождешься! – огрызнулась я.

      Застегнула куртку до горла, сунула кулаки в карманы. Показала отражению язык – будет знать, как кривиться.

      В спальне (она же столовая, гостиная, прихожая и много чего еще) ребята успели подогреть пайки и теперь водили возле стола хороводы.

      Бобер, тучный здоровяк с квадратной челюстью и массивными резцами, лениво почесывал оттопыренные уши. Дылда, долговязый и худой, разминал голенастые ноги. Чистюля, эстет недоделанный, прилизывал густющие волосы с видом: «Я тут самый красивый». И только Малыш, светловолосый ширококостный добряк, стоял неподвижно, гипнотизируя завтрак.

      – Ну, наконец-то! – возликовал он при моем появлении и схватился за открывалку.

      Вскрыл упаковку первого пайка, взялся за второй. На его простодушном пухлом лице отразилась работа мысли. Золотистые брови сошлись над переносицей.

      Подошла к нему, оседлала стоящий рядом стул. Иронично поинтересовалась:

      – А ты че, зубы чистить не будешь?

      Малыш поднял на меня взгляд: в светло-голубых глазах читалось искреннее недоумение.

      – Вот еще! Щас Медведь сбор объявит – опять голодные полетим. На, держи!

      Он протянул вскрытую банку с блекло-серой субстанцией, которую у нас почему-то упорно именовали едой. Подцепила ее вилкой – масса задрожала, утробно чавкнула, отлепляясь от стенок.

      Отправленная в рот порция – безвкусная и тягучая – прилипла к небу и наотрез отказывалась жеваться.

      – Вот жараза, – пожаловалась я.

      Сунула в рот палец. Ковырнула.

      – Фу! – объявил с другого конца стола Чистюля. – Как неприлично.

      Покосилась: сам он каким-то неимоверным способом умудрялся есть чинно и аккуратно. На его аристократическом лице сияла печать безразличия и степенности. Жевал он медленно и опрятно. Даже не чавкал.

      Так и захотелось сказать гадость. Но клейкая масса залепила рот.

      Перевела взгляд на Дылду – на него вся надежда. Но тот меня проигнорировал. И не мудрено: попробуй-ка одновременно жевать и ковырять в носу. И как только не задохнется?

      – Не обращай внимания на Чистюлю, – посоветовал Бобер. – Лучше скажи, как ты меня учуяла?

      – Как-как? Каком кверьху! – передразнил его Дылда. – Лучше спроси, как она преграду за три метра видит, грозу чует и от лучей лазера уворачивается.

      Я надулась, гордая. Покраснела.

      – Чую и все! Завидуйте… А ты, Дылда, мойся почаще: от тебя за километр воняет.

      – Кстати, да, – согласился Чистюля. – Помыть его надо перед выходом. Неровен час, зашлет Медведь на Ангору – там местные волкодлаки его быстренько уделают.

      – Ага,