Звездная пыль в сапожной мастерской. Екатерина Задубровская

всю накопившуюся ненависть, бросил «Извините!» и пошел восвояси к своей крохотной будке-времянке.

      Я все еще пребывала в состоянии шока после его нападок и даже не заметила, как вошла в особняк, прошла через маленькую прихожую, в которой на миг ослепла после яркого солнечного света. Только это обстоятельство заставило меня поверить, что я преодолела непосильный барьер злой охраны и оказалась в роскошно обставленной, светлой комнате с высоченными потолками.

      – Я же в туфлях! – в ужасе воскликнула я и моментально оказалась в одних капроновых носках, один из которых уже успел предательски порваться – на большом пальце правой ноги.

      Елена Дмитриевна весело рассмеялась.

      – Ну, вот сразу и видно, что Вы – культурная и очень честная девушка, – отреагировала она. – Но прошу, немедленно наденьте Ваши туфельки обратно. Сейчас лето, на дворе никакой слякоти, а Рая – чудесная девушка из Ташкента – моет у меня каждый день пол! Мне ее даже жалко – когда мне приходилось убираться самой, я не обременяла себя этим занятием чаще раза в неделю.

      Я покорно сунула стопы обратно в просторные, старые мокасины и огляделась.

      Когда-то в пору моей учебы мне довелось попасть в коммуналку на метро «Чернышевская». Что сейчас там, я и представить себе не могу – говорят, все такие квартиры превратили в мини-отели. В тот раз я посетила один день рождения…

      Я сразу догадалась, что в таком доме когда-то до революции жили самые настоящие дворяне. Хотя… если то был доходный дом… Все равно, жил кто-то богатый!

      Подъезд был загажен невыносимо. Оттуда, войдя с лестничной площадки в квартиру, я попала в темный и длинный, чуть пугающий коридор. И, пройдя по нему, очутилась в великолепном зале с плиточной белоснежной стеной заделанного когда-то камина, сохранившего, однако, полочку, на которой хозяева расставили фотографии и иконки, потемневшим, но величественным, высоким потолком, как во дворце (в тот раз я почему-то вспомнила Эрмитаж) с узорами из лепнины вдоль стен. И там было удивительное окно, высокое, еще в той, старой раме, с бронзовой, красивой ручкой – я невольно кинулась посмотреть, как из него смотрится грязноватая улица Чернышевского. В этом самом окне она показалась мне значительно романтичнее, чем выглядела в действительности. Даже простенькие белые занавески не портили «истинно петербургского» впечатления.

      – Ну, что? Нравится? – голос Елены Дмитриевны вернул меня к реальности.

      Впрочем, и здесь интерьер тоже выглядел замечательно: те же высоченные потолки с лепниной, к тому же, кипенно-белые, настоящий камин с синими немецкими изразцами под старинную отделку и, почти как в том воспоминании, высокое окно. Правда, все это находилось не на четвертом, как в той коммуналке, а на первом этаже, но очарование комнаты этот факт нисколько не уменьшал. И тяжелые шелковые шторы, раздвинутые в стороны, были непривычно смелого серо-голубого цвета. Обычно мне попадались в разных квартирах, где довелось побывать в гостях, белые и бежевые шторы, один раз – красные.

      Темная мебель, возможно, отреставрированная, вопреки моим «кинематографическим»