Переменные величины. Погода русской истории и другие сюжеты. Константин Анатольевич Богданов

с ноги на ногу и говорить: “День прошел, и слава Богу. Ночь прошла, и слава Богу. Жизнь прожил, и слава Богу”. Умирать время пришло… Все это очень грустно, в этом нет восторга. А если есть восторг, то нет того, что мы называем “рождение”, “жизнь”, “смерть”. Этого не существует, потому что не существует того, кто это бы назвал – ты исчез в состоянии восторга, ты растворился, ты испарился, потому что ты невероятнейшим образом присутствуешь в этой жизни в этот момент, но твое присутствие настолько полно, что ты не замечаешь, не оцениваешь. Это какой-то вечный праздник!»120

      Автор этого красноречивого и риторически занимательного текста – настоятель храма Св. Николая Чудотворца в селе Никольское-Гагарино протоирей Илья Валерьевич Дорогойченко и, кроме того, руководитель основанного им реабилитационного центра для детей-сирот121. Теологическая содержательность процитированного текста кажется поэтому оправданной вдвойне: призыв к восторгу не только контекстуально, но и событийно прочитывается в этом случае как призыв к деятельностному умилению и самозабвенной доброте. В этом тексте все правильно и с этимологической точки зрения, хотя «измерение времени» здесь и ни при чем. Слово «восторг» восходит к глагольной основе *tъrg– со значением «отрывать», «выдергивать», что придает ему известную специфику на фоне синонимически соотносимых с ним слов западноевропейских языков, сохраняя и сегодня, как показывает рассуждение того же отца Ильи, коннотативность представимо телесного – а у´же – рукотворного – действия (до начала XIX века эта коннотация актуально поддерживалась употреблением однокоренных слов «восторжение» в значении «отрывание» и «восторженный» в значении «вырванный»)122.

      Интересно вместе с тем, что панегирик восторгу не имеет при этом в виду непосредственно «восторг молитвы». В данном случае он подразумевает скорее состояние эмоционального умонастроения, способность к радости, достаточным поводом к которой служит присутствие Христа, явившегося в этот мир с тем, чтобы «вернуть нам рай». Но даже и это объяснение в общем-то излишне, поскольку тот, кто не знает, что такое восторг, никогда этого и не узнает, а узнавшему его и так все понятно. Приведенное рассуждение легко оценить как псевдосиллогизм, но оно замечательно в том отношении, что помимо собственно теологического обоснования (безальтернативно апеллирующего к достаточности веры) такая апология восторга может служить примером воспроизведения устойчивой риторической традиции, имеющей непосредственное отношение к общественно-политическим дискуссиям XIX века о национальном само(о)сознании и небезразличной к традиции русского национализма.

      Для просвещенной российской аудитории XIX века восприятие слова «восторг» не ограничивалось, конечно, богословским и, шире, религиозным контекстом. Последний окрашивает, но и осложняет общериторические и прежде всего поэтологические коннотации. И в Европе

120

Проповедь из вечернего богослужения накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы (опубликована в еженедельной газете храма Св. Николая Чудотворца в селе Никольское-Гагарино «Сретение» от 30 августа 2008 года (Вып. 31), электронная версия: http://www.damian.ru/vdohnov/sretenie/sretenie_31.doc).

121

См.: http://vdohnov.narod.ru/; http://www.svobodanews.ru/content/Transcript/ 421134.html; http://damian.ru/Cerkov_i_sovremennost/vdohnov/20080107/index.htm. В 2001 году отец Илья стал лауреатом премии Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) – Россия «За подвижничество» (http://lfond.spb.ru/prizes/asceticism/1997—2001.html).

122

Словарь академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806. Ч. 1. Стб. 691—692. Этимологическая ретроспектива «восторга» выстраивается как метафоризация действия, результирующего процесс «ручного» отрывания или выдергивания: др.-рус. търгати, ст.-слав. истръгнѫти (др.-греч. ἀναρπάζειν), церк.-слав. тръгнѫти (σπᾶν). Ср.: укр. то´ргати «дергать, рвать», болг. тъ́ргам, словенск. tŕgati, tȓgam, чешск. trhati, словацк. trhаt᾽, польск. targać, в.-луж. torhać, н.-луж. tergaś. Праслав. *tъrgati связано чередованием гласных с *tьrg– (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. Т. 3. СПб., 1996. С. 83; Этимологический словарь русского языка. Т. 1. Вып. 3 / Под ред. Н.М. Шанского. М., 1968. С. 176). Лингвистическая спецификация русского слова «восторг» сравнительно недавно удостоилась патриотических рассуждений Л.Н. Калинниковой. Обеспокоенная «реальной опасностью вестернизации России», автор рассматривает понятие «восторг» в иллюстрацию разрабатываемой ею методики «ресемантизации корневых этимонов», должной стать «основополагающим средством восстановления лингвистического кода национальной культуры и способом установления национальной идентичности». В данном случае «корневой этимон» слова «восторг» – ТОРГ(ать) – не только выражает культурное действие, сформировавшее семантическую структуру древнерусских слов со значением от-рыва, раз-рыва, вз-рыва, но и обнаруживает «славянскую по происхождению лексическую единицу, подчеркивающую нашу уникальность в восприятии действительности»: «Идея взрыва, мотивирующая значение слово восторг, раскрывает его истинный национально обусловленный смысл и дает носителям русского языка ощущение своей национальной идентичности в выражении этого чувства» (Калинникова Л.Н. Лингвистический аспект национальной идентичности // Известия КГТУ. 2007. № 11. http://www.klgtu.ru/ru/magazine/2007_11/doc/43.doc). Остается недоумевать, в самом ли деле Калинникова полагает, что «наша уникальность в восприятии действительности» коренится в этимологии, а не в языковой прагматике при использовании тех или иных лексических единиц? Между тем уже древнерусские книжники считали «восторг» допустимым синонимом к греч. «экстаз» (напр., при переводе Синайского патерика: εν εκστασις γενομενος – в въстързь бъвъ), хотя в других случаях последний мог передаваться этимологически буквально, как «исступление», и ассоциативно, как «восхищение» и «воодушевление» (ср.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. СПб., 1893. Стб. 425—426; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.): В 9 т. / Гл. ред. Р.И. Аванесов. М., 1989. Т. 2. С. 134).