Полет ночной бабочки. Михаил Серегин

закону, было невозможно, и приходилось платить. Но у Юли, студентки пединститута, таких денег не было. И она пошла зарабатывать своим телом.

      С тех пор прошло полтора года. Мать Юли медленно угасала, упорно и ожесточенно цепляясь за жизнь. Меня всегда интересовало, как Юля объясняет родным, откуда у нее деньги? Она редко о себе рассказывала, но я поняла, что родные ничего не знают. Считают ее порядочной, хотя и непутевой девчонкой.

      Я подсела к ней и спросила:

      – Как дела, Юля?

      – Да все так же, – ответила та равнодушно.

      Когда надо было идти к клиенту, она становилась замкнутой и неразговорчивой. После траха ей хотелось выговориться, и если в этот момент я оказывалась рядом, мы подолгу беседовали. Обычно о посторонних вещах, но иногда ее словно прорывало. Она начинала рассказывать о себе, своей матери. Из этих-то редких, но очень откровенных разговоров я и знала всю ее историю. Насколько я могу судить, Юля была откровенна только со мной. Даже Нина Петровна про больную мать ничего не знала. Поэтому мы считались подругами, хотя общались только в гостинице. Домой друг к другу не ходили. Я даже фамилии Юльки не знала.

      Я попыталась было выпрямить затекшую от неудобного сидения ногу, но она уперлась во что-то твердое. Нагнувшись, я обнаружила ящик с бутылками.

      – Это коньяк, Артак принес, – пояснила Юлька.

      – Какой Артак? – не поняла я.

      – Какой-какой, твой Артак. Только что с ним трахалась.

      За полтора года Юля не изменила своего отношения к нам. Оно оставалось холодно-презрительным.

      – С чего это он так расщедрился? – поинтересовалась я.

      – Вот и спросила бы у него.

      Нет, сегодня Юлька была злее обычного. Может быть, матери хуже? Или надоело все и нет сил больше терпеть?

      – Привет, девочки!

      На пороге возник улыбающийся Костя. Он у нас был настолько свой человек, что смело заходил в служебное помещение. Я глянула на него повнимательнее и не могла не усмехнуться. Его плащ был распахнут, одна пуговица оторвана. Значит, с Артаком они все-таки схватились.

      – Ну что, Светик? – спросил он, улыбаясь. – Идем?

      – С тобой Юлька пойдет, – ответила я дружелюбно. По-человечески Костя был мне симпатичен.

      – О, Юлька, – Костя довольно рассмеялся. – Холодная, как айсберг, но в душе бушует океан страстей.

      Юлька поморщилась. Костя подошел к ней, сел рядом, обнял за плечи – я думала, она вырвется и даст ему по физиономии. Однако это было строжайше запрещено Ниной Петровной, поэтому Юлька сидела неподвижно, как статуя. Но эта холодность, похоже, возбуждала Костю.

      – Костя, ты с Олей не встретился? – спросила я.

      – А ну ее на фиг, надоела она мне.

      – Так, что здесь происходит? – раздался с порога голос Нины Петровны.

      Костя вскочил с дивана, пошел ей навстречу.

      – Нина Петровна, дорогая! – Костя подобострастно улыбнулся. – Как ваше драгоценное здоровье?

      – Мое здоровье вас совершенно не касается. Во-первых, позвольте узнать, почему вы сюда зашли?..

      –