Русский вор. Михаил Серегин

склонив голову к коленям. Наконец, когда следователь закончил, Владимир поднял голову и, усмехнувшись, проговорил:

      – Спасибо вам на добром слове, но мне добавить к тому, что я сказал, нечего.

      Следователь несколько секунд молчал, глядя в глаза арестанта, затем тяжело вздохнул:

      – Упрямый ты. И упрямство твое на этот раз сыграет против тебя. Дай бог, если я ошибусь.

      От раздумий его оторвал звонивший телефон. Он поднял трубку:

      – Да... Понял, пусть заходит.

      Через несколько секунд в дверь постучали, и в кабинет вошел высокий мужчина средних лет, рыжеволосый, с заметно проступающей лысиной. У него было худое, с впалыми щеками лицо, крупный, чуть с горбинкой нос, большие серые глаза. Мужчина выглядел солидно и чуть надменно.

      Но, едва зайдя в кабинет следователя, он приветливо и с почтением поздоровался с ним, доброжелательно кивнув головой Полунину, который при виде вошедшего заметно оживился, словно ожидал от него хороших вестей для себя.

      – Здравствуйте, гражданин Слатковский. Садитесь, – поздоровался с вошедшим Гришаев, указав тому на единственный свободный стул в своем кабинете.

      – В вашем кабинете, Алексей Геннадиевич, – широко улыбнулся Слатковский, – такое предложение звучит немного зловеще. Так что, с вашего разрешения, я лучше не сяду, а присяду.

      – Да ладно вам, Александр Григорьевич, к словам придираться, – отмахнулся Гришаев. – Сажаем не мы, прокуроры, а судьи.

      – Но при вашем активном участии, – поднял палец улыбающийся Слатковский.

      – Или неучастии, – добавил Гришаев, хмуро поглядев в дело, лежащее перед ним.

      Он закрыл папку и, убрав ее в сейф, встал.

      – Прошу меня извинить, граждане, я на секунду удалюсь.

      Он вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. После этого Слатковский подвинул стул ближе к Полунину, положил свою широкую ладонь ему на плечо и спросил, заглянув в глаза Полунина:

      – Ну как ты, Володя, держишься?

      – Спасибо, Александр Григорьевич, держусь. Тяжело, конечно, но жить можно. Вас, я смотрю, отпустили уже.

      – Да меня и не арестовывали, – ответил Слатковский. – Так, пару дней подержали, потом выпустили. Я задействовал кое-какие свои связи. И они меня отпустили, еще и извинились. Так что не боись, Вова, я еще кое-что могу. Все будет нормально. Я сейчас все делаю, чтобы и тебя отмазать. Поэтому не дергайся и слушай меня.

      – Да я не дергаюсь, – махнул рукой Полунин. – Просто следователь сегодня сказал мне, что если я чистосердечно ему напишу, то он гарантирует мне всего лишь год условно.

      Лицо Слатковского ожесточилось при этих словах.

      – Не слушай никого и делай то, что я тебе говорю. – Слатковский впился взглядом в лицо Полунина. – И «следак» будет делать то, что ему скажут, это я тебе гарантирую. Ты думаешь, он просто так поссать в сортир пошел? Ему начальство велело дать нам с тобой поговорить. Поэтому, чтобы выбраться отсюда, тебе надо меня слушаться...

      Слатковский