Милослава: (не) сложный выбор. Марианна Красовская

Принюхивается, знамо дело.

      – Вы не беременны, – наконец сказал он.

      Да они что, сговорились?

      – А должна? – удивленно спросила я.

      – А какая еще может быть причина для отказа от брака? – приподнял брови оборотень.

      – Возможно, другой мужчина? – предположила я.

      – Но вы же дали согласие! – пожал плечами Волчек. – Значит, готовы меня видеть своим супругом. Значит, я вам не противен. Да и не чувствую я запаха чужого от вас.

      – Потому что мужчина этот давно в прошлом, – сказала я, а сама в двери голубятни нырнула.

      Щеки горели огнем. Голова от страха кружилась. Митрий проследовал за мной в темное каменное строение.

      – Милослава, я не понимаю, – сказал он, взяв меня за руку. – То ли вы мне отказываете, то ли спросить что-то хотите.

      – Князь, у меня был мужчина. Один. Я не девушка, – бухнула я. – Вы вправе отказаться от такой невесты.

      – Вы его любите? – спокойно спросил Волчек.

      – Нет.

      – Вы боитесь мужчин?

      – Что? Нееет!

      – Так в чем дело? Мила, я оборотень. У нас нет понятия девства. Но зато есть понятия верности. Ты будешь мне верна, Мила?

      Он склонился к моему лицу так близко, что мне пришлось вжаться лопатками в холодный камень стены.

      – Буду, – тихо ответила я.

      – Ты меня не боишься? – Волчек приподнял мне подбородок не человеческим пальцем – волчьим желтым когтем.

      – Ни капли, – выдохнула я.

      – Прости, я волнуюсь, – пробормотал он, не делая, впрочем, ни малейшей попытки убрать от моего лица человечье-волчью руку. – А когда я волнуюсь, бывает вот так. Особенно в полную луну.

      – Какие интересные возможности это открывает для брачного ложа, – прошептала бесстыжая я, до полночи читавшая Славкину книжку.

      Глаза Волчека изумленно расширились, он явно не ожидал такого ответа. Я вложила свою руку в его деформированную ладонь и опустила ресницы. Неужели не догадается?

      Еще как догадался: притиснул к себе, потянул за косы, прижался ртом к моим полураскрытым губам. Целовал он меня совсем не целомудренно: покусывал губы острыми клыками, сжимал пальцами талию (впрочем, не спуская рук ниже), вклинил колено между моих ног.

      Не знаю, как далеко он бы зашел, а я бы ему позволила, если бы снаружи не раздался громкий нарочитый кашель. Мы отпрянули друг от друга как два подростка. Я спрятала лицо в ладонях – было и стыдно, и смешно.

      Волчек убрал мои руки, заглянул в глаза:

      – Тебе нечего стыдится, сладкая моя, – тихо, но убедительно сказал он. – То, что произошло – благословение для нас обоих. Я счастлив, что моя будущая супруга не прогонит меня из спальни в брачную ночь.

      Я робко улыбнулась ему. Уж я-то как счастлива!

      Кашель раздался снова, пришлось выходить. Возле голубятни стояла хмурая мачеха, нетерпеливо постукивая прутиком по подолу летнего платья. Она внимательно осмотрела меня: и мои, без сомнения, припухшие губы, и пунцовые щеки, и почти не