Ты у меня под кожей. Юлия Резник

ничего не отвечает. Просто смотрит. Так… внимательно, будто посредством глаз препарирует мои мысли.

      – И в чем, по-твоему, мой интерес?

      – Интерес? – бормочу, словно под гипнозом.

      – Да. Почему я должен тебе помогать?

      Я уверена – он давно уже знает, что я решила ему предложить. И от того его губы брезгливо кривятся, прежде чем он успевает вернуть на лицо маску невозмутимости. Я себя почти ненавижу в этот момент. Стыд бьет наотмашь огненной плетью. Вся моя бравада растворяется, исчезает. Будто оправдываясь, я умоляюще шепчу совсем не то, что планировала:

      – У отца сердце. Случись что – в камере он вряд ли получит необходимую помощь.

      Орлов молчит. Молчит так долго, что я, собравшись с силами, сама подставляюсь под перекрестный огонь его глаз. И в тот момент ломаюсь, не выдержав их чудовищной мощи.

      – Пожалуйста, – шепчу, облизав губы, – я для начала прошу не так много. – Хватаю его руку, глажу. Отец – это все, что у меня есть. И, если честно, сейчас я жалею себя. Не его. Ведь если с ним что-то случится, я останусь совершенно одна. А у меня и так немного причин держаться за эту жизнь. Отец, считай, самая стоящая.

      – Ты что… ты мне себя предлагаешь?

      В его голосе мне слышится металл. Я уже сломлена. И терять мне нечего. Даже гордости не осталось.

      – Ты же всегда обо мне мечтал.

      Ринат откидывается на спинку барного стула. Складывает на груди руки, не сводя с меня колючего злого взгляда. Да… Я не ошиблась. Он по-настоящему зол. Он, может быть, даже в бешенстве. Просто не показывает этого, прекрасно владея собой. На руках выступают мурашки. Я натягиваю рукава на ладони и ежусь.

      – С того времени утекло много воды. И как бы тебе сказать, чтобы не обидеть? Моя мечта значительно поблекла.

      Наотмашь. Почти смертельно. Что ж… я заслужила. И прав он. Прав, господи, зачем ему сорокалетняя тетка на пять лет старше? Я не просто дура. Я жал-ка-я. Жалкая дура. Худшей смеси вряд ли найти.

      – Хотя бы выпусти его под домашний арест. Пожалуйста.

      Можно еще добавить глупое бабское – «ради всего, что у нас было», но… Ведь ничего так и не случилось. Он причинил мне боль. Я – ему. И забыли. Потому что он снова прав, прошло черте сколько времени. И не только мечты поблекли. Но и воспоминания. Ничего не осталось, да. Зря я пришла.

      – Выпустить? А ты уже решила, что мне предложишь за это?

      Он насмехается надо мной. Я это понимаю. Но почему-то даже не злюсь. Есть в этой насмешке что-то еще, чего я пока не могу идентифицировать. Он как будто и над собой смеется.

      – Все, что угодно, – поднимаю ресницы. Мне не жалко. Для него – нет. Положа руку на сердце, я бы не отказалась испытать, наконец, как это – быть с ним. Под ним… Как угодно. Стоит об этом подумать, и кондиционированный воздух в комнате становится густым и тягучим, как мед. Им не дышишь, его с жадностью поглощаешь. Ожидание невыносимо. – Ну, так что?

      – Вот прямо все, что угодно?

      – Да, – выдыхаю остатки кислорода и больше не дышу. Ринат отрывисто кивает.

      – Это все, что ты хотела сказать?

      Растерянно