Теория Блума. Тиккун

личных качеств и внутренних свойств, то есть как «гражданина», а с другой стороны – и как непременное следствие первого пункта – «здесь, где он для себя и других имеет значение действительного индивида, он представляет собой явление, лишённое истинности» (Маркс, «К еврейскому вопросу»)⁴, поскольку Публичность ему недоступна. Таким образом, в классический буржуазный период сформировались принципы, применение которых и превратило человека в то, что мы видим теперь: в сгусток двойного небытия – «потребителя», эдакого неприкасаемого существа, и «гражданина» – а ведь и правда, что может быть нелепее, чем эта статистическая абстракция бессилия, которую мы упрямо называем «гражданином»? – Впрочем, последняя представляет собой конечный этап длительного вынашивания Блума, при котором он ещё таковым не считался. И неудивительно, ведь своим появлением на свет он обязан полному – в идейном смысле – развалу всех буржуазных институтов вместе взятых и Первой мировой войне. А потому лишь с пришествием Спектакля и с осуществлением соответствующей ему рыночной метафизики инверсия родовых связей получает конкретное значение, распространяясь на всё существование в целом.

      Рауль Хаусман. Актёр

      Стало быть, Блум олицетворяет столь же двойственное движение, при котором растёт отчуждение Публичности, внешние проявления обособляются от живого мира, и вместе с тем человеку становятся чуждыми все его социальные установки, то есть его идентичность, при том что все его свойства, выходящие за рамки социальной объективации (его чистое и неустранимое своеобразие), отделяются, как некое пустое ядро, отныне определяющее всё его существо. Чем отчётливее социализация общества проецирует близкие отношения на все формы Публичности, тем сильнее всё то, что остаётся за её пределами – всё проклятое и невыразимое – утверждается в роли человеческой вселенной. Фигура Блума раскрывает это изгнание людей и их общего мира в область непредставимого как положение экзистенциальной маргинальности, выпадающее на их долю в Спектакле. Но прежде всего она выражает абсолютное своеобразие каждого атома общества как нечто абсолютно заурядное, а его чистую специфику – как чистую пустоту. Определённо, Блум, как без устали твердит нам Спектакль, – это в позитивном смысле ничто. Только вот по поводу трактовки этого «ничто» мнения расходятся.

      Самый несносный гость

      Поскольку Блум – это отсутствие каких-либо субстанциальных установок, то в человеке он – самый несносный гость, превратившийся из обычного компаньона в хозяина дома. Пусть трусы прячутся за привычными увёртками: никто не может вот так запросто убрать его под предлогом того, что его безликий силуэт заводит нас слишком далеко, к самому эпицентру катастрофы, ВЕДЬ КАТАСТРОФА – ЭТО ВЫХОД ИЗ КАТАСТРОФЫ. Конечно, Блум – ничто, без Публичности, а значит, и без истины, но это ничто таит в себе чистую силу бытия: и тот факт, что он не в состоянии проявить себя таким образом в рамках Спектакля, никак не отражается на публичной истолкованности[6],

6

Термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время».