Мятежная королева. Линетт Нони

не ответила. Только сжала покрепче бадью, пока юношу продолжало тошнить.

      Она даже не удивилась. Черепно-мозговые травмы нередко сопровождала рвота. Ему полегчает только когда она обработает его рану и напоит маковым молоком. Если бы он только пролежал без сознания еще несколько минут, тогда бы Кива успела все закончить и ему бы не пришлось терпеть последнюю процедуру.

      Когда из юноши, похоже, вышло все, Кива помогла ему улечься и отдала бадью Типпу, который сразу же скрылся с ней за дверью.

      – Извини, – проговорил юноша. Голос его ослаб, лицо было неестественно бледным.

      – Хватит извиняться, – оборвала его Кива, не подумав. Он может извиняться сколько душе угодно. Какое Киве дело до того, что он делает и говорит?

      Она подняла глаза на Наари и обнаружила, что надзирательница стоит на полпути между дверью и заключенным, будто сомневаясь, представляет ли юноша угрозу или нет. Учитывая, что заключенный даже сидеть сейчас не мог, Кива на этот счет не переживала, и ее взгляд был красноречивее любых слов. Надзирательница не стала возвращаться на пост у двери, но плечи заметно расслабила.

      – Я сейчас быстро зашью рану, потом дам что-нибудь от боли, – сказала Кива. – А затем можешь идти.

      Мысленно поблагодарив юношу, что тот закрыл глаза, Кива еще раз быстро прочистила рану и, наклонившись, внимательно ее осмотрела, чтобы прикинуть, как лучше ее зашить. Когда Типп вернулся с чистой бадьей, она тихо велела ему принести чистую одежду, и он тут же снова убежал.

      Впрочем, как бы Кива ни зашивала рану, юноше все равно придется несладко, так что она сказала:

      – Постарайся не дергаться. Будет чуть-чуть больно.

      Юноша резко распахнул глаза, его голубо-золотые радужки встретились с Кивиными зелеными, и у нее перехватило дыхание. Секунды… минуты… она не знала, сколько времени прошло, когда она наконец оторвала от него взгляд и сосредоточилась на ране. Юноша же продолжал рассматривать ее лицо – Кива чувствовала на себе его взгляд, пока раз за разом втыкала иголку в его кожу.

      Он едва вздрогнул.

      А вот ее сердце… забилось с удвоенной силой, когда она принялась накладывать швы.

      Внутрь, наружу, обернуть, узел.

      Внутрь, наружу, обернуть, узел.

      Внутрь, наружу, обернуть, узел.

      Кива дала знакомому ритму убаюкать себя, не забывая, однако, что юноша за ней наблюдает. Впрочем, лишь бы не дергался, тогда и Кива с собственным стеснением как-нибудь справится.

      – Почти все, – успокоила она его, как успокаивала всех остальных пациентов.

      – Все нормально. – Он помолчал и добавил: – У тебя хорошо получается. Я почти ничего не чувствую.

      – Ей не в-впервой, – выпрыгнул из ниоткуда Типп. Кива вздрогнула, но к счастью, его возглас застал ее хотя бы не посреди стежка.

      – Типп, что я говорила…

      – Извини! Извини! – воскликнул он. – Я вечно забываю, к-какая ты дерганая.

      Кива не была дерганой, она сидела в тюрьме смерти. Тут каждый день на нервах.

      – Готово. –