Солнце сияло. Анатолий Курчаткин

меня выбор, я бы предпочел компанию своих сверстников. Ведь говорят же, что возраст – это кожа. И сколько ни старайся влезть в чужую – не влезешь. Всякая компания в кайф только тогда, когда у всех в ней один кожный покров. Старая и молодая кожа по-разному дышат.

      Фамусов, кажется, тоже налил себе водки. Хозяйка, я заметил, налила себе минеральной воды.

      – Что ж, господа! – поднялся Фамусов с рюмкой в руке. Особо, я обратил внимание, он задержался взглядом на Арнольде с Ларисой. – Предлагаю поднять бокалы и проводить уходящий год, не поминая его лихом. Год выпал памятный, может быть, таких в нашей жизни больше не случится.

      Это уж точно, таких – нет, подумалось мне. Кому пришлось тянуть лямку срочной, ожидая дембеля, тот поймет меня.

      – И за то мы его и запомним, что он был единственным в своем роде, – продолжил Фамусов, снова оглядывая нас всех. И снова на Арнольде с Ларисой взгляд его задержался дольше, чем на остальных. – Год рождения новой России!

      Причин подниматься я не видел, но пришлось: вскочил Арнольд – от того, как быстро он это проделал, у него метнулись на кончик носа его круглые совиные очки, и он воздел их обратно на переносицу быстрым движением указательного пальца, – поднялась, проговорив что-то одобрительное, супруга Фамусова, встала, пожав плечами, Лариса, и нам с Ирой не осталось ничего иного, как присоединиться. Кстати, именно тогда, за тем столом, в преддверии наступающего 1993 года мне пришлось услышать обращенное ко мне «господа» не в упаковке снижающе-иронической интонации, а произнесенное совершенно всерьез, с внятной артикулированностью и даже возвышающим пафосом.

      Водка ртутным шаром прокатилась по пищеводу и ухнула в желудочное бесчувствие, чтобы начать оттуда свой невидимый и жадный путь в кровь.

      – У, как ты, – произнес у меня над ухом голос Иры. – Только не надирайся. Прошу тебя, да?

      – Ни в коем разе, – отозвался я.

      Надираться – это не входило в мои намерения. Я только собирался откочевать в другую систему координат. Отключить себя от всех – и получать кайф от самой этой отключки, не завися от того, что происходит вокруг. Кожный покров кожным покровом, но можно и просто содрать его, чтобы он не был тебе в тягость.

      До поздравительной речи главы государства по телевизору мы с Фамусовым сумели закатить в себя еще по одному ртутному шару.

      – Санька! – стервозно произнесла у меня над ухом Ира. Я похлопал ее под столом по колену: будь спокойна!

      – Я-то знаю, о чем наш кормчий скажет, сам проверял сегодня, как там чмоки вырезаны, чтоб ни одного не осталось, но всем ведь не помешает услышать. Так? – проговорил Фамусов, вставая из-за стола и направляясь к телевизору.

      – Конечно, а как же! Обязательно надо послушать! – в унисон отозвались Арнольд с хозяйкой дома.

      Лично мне было все равно, услышать нашего нового кормчего или не услышать. Как будто моя жизнь зависела от того, что он напорет в своем поздравительном слове. Но я промолчал.

      Телевизор «Филипс» на дымчато-прозрачном стеклянном столике полыхнул экраном, мгновение