Покоя больше нет. Стрела бога. Чинуа Ачебе

мелом. До сих пор Оби не имел возможности осмотреться и заметить эти знаки любви. Пол тоже натерли, хотя после того количества ног, которые потоптались по нему сегодня, его надо было опять натирать красноземом, разведенным водой.

      Наконец отец прервал молчание:

      – Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром.

      – Ты о чем, отец? – спросил Оби.

      – Порой я боялся, что Господь не сподобит меня увидеть твое возвращение.

      – Почему? Ты такой же сильный, как обычно.

      Отец проигнорировал неискренний комплимент, разматывая свою цепочку рассуждений.

      – Завтра мы все помолимся в церкви. Пастор согласился провести для тебя специальную службу.

      – А это необходимо, отец? Разве недостаточно, чтобы мы помолились вместе здесь, как сегодня вечером?

      – Необходимо, – ответил отец. – Хорошо молиться дома, но лучше в Божием доме.

      «Что бы случилось, если бы я встал и сказал ему: ‟Отец, я больше не верю в твоего Бога”?» – подумал Оби. Он знал, что выговорить такое совершенно невозможно, просто задумался, что было бы, если бы он все-таки это сделал. Оби часто задавался подобными вопросами. Несколько недель назад в Лондоне он попытался представить, что произошло бы, если бы он сейчас встал и сказал скользкому, как змея, члену парламента, который читал африканским студентам лекцию о Центральной африканской федерации: «Пошел вон! Все вы чертовы лицемеры!» Хотя это все-таки разные вещи. Отец горячо верит в Бога, а тот скользкий, как змея, член парламента – самый настоящий чертов лицемер.

      – У тебя было там время читать Библию?

      Оставалось только врать. Порой ложь милосерднее правды. Оби понимал, почему отец задал этот вопрос. Он плохо читал молитвы сегодня вечером.

      – Иногда, – ответил он, – но это была Библия на английском языке.

      – Да, – кивнул отец, – понимаю.

      Повисла долгая пауза, во время которой Оби со стыдом вспомнил, что, как ребенок, запинался сегодня при произнесении своих фрагментов молитвословий. В первом стихе он сказал угву — «гора», а нужно было «обрезание». Четыре-пять голосов тут же поправили его; первый услышанный им голос принадлежал самой младшей сестре, Евнике. Ей было одиннадцать лет, и она училась в четвертом классе.

      Вся семья сидела за огромным столом в гостиной, в центре которого стояла старая керосиновая лампа. Их было девять – отец, брат, шесть сестер и Оби. Когда отец, сверившись со специальной карточкой, что издавал Союз Священного Писания, назвал сегодняшнее Евангелие, Оби сам себе поразился, что без труда нашел место в книге, которая была у него на двоих с Евникой. Затем они помолились о том, чтобы открылись глаза, и начали читать, каждый по одному стиху, по очереди.

      Мать Оби сидела в глубине комнаты на низком табурете. Четверо грудных детей ее замужних дочерей лежали на половике у ее ног. Она умела читать, но никогда не принимала участия в семейных молениях. Просто слушала мужа и детей. Сколько помнили дети, так