Сорняк, обвивший сумку палача. Алан Брэдли

Палатку разбили на рыхлой почве земли горшечника, и она легко обвалилась.

      Руперт мигом выскочил из-под руин. Схватил Ниаллу за запястье и завернул руку ей за спину. Ее сигарета упала в траву.

      – Никогда больше! – завопил он. – Никогда больше!

      Ниалла указала глазами на меня, и Руперт сразу же ее отпустил.

      – Черт побери, – сказал он. – Я брился. Я бы мог порезать себе к черту горло!

      Он выставил подбородок, дергая им в сторону, как будто ослабляя невидимый воротник.

      Странно, подумала я. Утренняя щетина никуда не делась, и более того, на его лице нет ни капли крема для бритья.

      – Кости брошены, – объявил викарий.

      Он шел по кладбищу, напевая что-то под нос, потирая руки и восклицая при приближении, его облачение, словно волчок, мелькало то белым, то черным сквозь туман.

      – Синтия согласилась соорудить на скорую руку несколько рекламных объявлений и распространить их перед ланчем. Теперь, что касается завтрака…

      – О нет, спасибо, – сказал Руперт. Он достал коробку деревянных щепок из задней части фургона и на удивление быстро развел чудесный бивачный костер, затрещавший на церковном кладбище. Следующим движением он извлек кофейник, буханку хлеба и парочку заостренных палочек, чтобы приготовить тосты. Ниалла даже умудрилась откопать баночку шотландского мармелада в их багаже.

      – Точно? – переспросил викарий. – Синтия просила передать вам, что…

      – Совершенно точно, – ответил Руперт. – Мы вполне привыкли…

      – … готовить сами, – подхватила Ниалла.

      – Тогда ладно, – подытожил викарий. – Пойдем внутрь?

      Он проводил нас по траве к приходскому залу, и, когда он достал связку ключей, я бросила взгляд в сторону покойницкой. Если там кто-то и был, они уже убежали.

      Затянутое туманом кладбище предоставляет бесконечное количество укрытий. Кто-то вполне мог скорчиться за могильным камнем не далее чем в десяти футах, и мы бы не узнали. Окинув последним оценивающим взглядом остатки дрейфующего тумана, я повернулась и вошла внутрь.

      – Ну, Флавия, что ты думаешь?

      Я лишилась дара речи. То, что вчера было голой сценой, теперь стало изящным кукольным театром, словно по волшебству перенесенным за ночь из Зальцбурга XVIII столетия.

      Авансцену, которая, насколько я прикинула, была от пяти до шести футов в ширину, скрывали красные бархатные портьеры, богато украшенные, с золотыми кисточками, расшитые масками Комедии и Трагедии.

      Руперт скрылся за сценой, и я благоговейно наблюдала, как огни рампы, красные, зеленые и янтарные, медленно зажигались один за другим, пока нижняя часть занавесей не превратилась в богатую бархатную радугу.

      Рядом со мной викарий шумно втянул в себя воздух, когда портьеры медленно разошлись. В восторге он захлопал в ладоши.

      – Волшебное королевство, – выдохнул он.

      Перед нашими глазами среди зеленых холмов раскинулся затейливый сельский коттедж, его соломенная