Копчёная селёдка без горчицы. Алан Брэдли

между деревьев слева от меня, и через несколько секунд синий «воксхолл» резко затормозил у моста.

      Оказавшись в луче яркого света, я повернула лицо в их сторону, при этом подняв руку, чтобы прикрыть глаза от пронзительных безжалостных фар.

      Я не могла не думать, как это выглядит со стороны инспектора.

      Повисла нервирующая пауза, очень похожая на те, которые бывают после того, как выключают освещение зрительного зала, а оркестр еще не заиграл первые ноты увертюры.

      Тяжело хлопнула дверь, и инспектор Хьюитт медленно вышел на свет фар.

      – Флавия де Люс, – произнес он невыразительным сухим голосом: слишком невыразительным, чтобы можно было определить, он просто удивлен или недоволен, обнаружив, что я жду его на месте преступления.

      – Доброе утро, инспектор, – сказала я. – Очень рада вас видеть.

      Я отчасти надеялась, что он скажет что-нибудь приятное в ответ, но нет. Недавно я помогла ему в одном запутанном расследовании. По правилам ему следует пузыриться благодарностью, и где она?

      Инспектор остановился на самой середине горбатого мостика.

      – Ты оставила свои следы, – заметил он.

      Я посмотрела туда же, куда он, и таки да: в низком свете фар «воксхолла», хотя следы доктора Дарби и колес его машины немного поблекли, каждый мой шаг отпечатался четко на мокрой серебристой траве опушки, ведя прямо к дверям фургона.

      – Мне надо было сходить по нужде, – сказала я. Классическая женская отговорка, и ни один мужчина никогда не подвергал ее сомнению.

      – Ясно, – произнес инспектор и оставил эту тему.

      Позже я быстро сбегаю пописать за фургон на всякий случай. Никто ничего не поймет.

      Повисло молчание, мы оба ждали, полагаю, что скажет другой. Это словно игра: кто первый заговорит, тот дурак.

      Им оказался инспектор Хьюитт.

      – У тебя мурашки, – сказал он, внимательно глядя на меня. – Лучше иди сядь в машину.

      Он уже перешел мостик, когда обернулся:

      – В багажнике есть одеяло, – сказал он и скрылся в тени.

      Я начала сердиться. Вот этот человек – человек в обычном деловом костюме, даже без значка полицейского – прогоняет меня с места преступления, которое я начала считать своим собственным. В конце концов, разве не я первая обнаружила это?

      Марию Кюри тоже прогоняли после открытия полония? Или радия? Кто-то говорил ей: иди побегай?

      Это просто нечестно.

      Сцена преступления, конечно же, не сравнится с открытием расщепления атома, но инспектор мог бы по крайней мере сказать спасибо. В конце концов, разве нападение на цыганку произошло не на территории Букшоу, моего фамильного дома? Разве ее жизнь спасена не благодаря моей верховой экспедиции в ночи?

      Наверняка я заслужила хотя бы кивок. Но нет…

      – Иди садись в машину, – повторил инспектор Хьюитт, и тут, когда я с сосущим чувством обиды осознала, что закону неведомо