Утерянный мир. Три пути. Геннадий Андреевич Харламов

косить траву. Потом относишь ее в угол и утрамбовываешь.

      Я с косой в руках я растеряно побрел выполнять работу. В моей голове уже был план побега. Днем отработаю, усыплю бдительность, а ночью сбегу.

      Руки не слушались меня, и коса лишь приминала траву, то и дело застревая острым носом в земле. Я периодически опускался на коленки и дергал траву руками, чувствуя на себе взгляды и насмешки. Все были заняты разной работой: кто-то возился в огороде, совершая непонятные для меня действия, кто-то подметал двор, кто-то мыл окна в доме. Очевидно, что сельскохозяйственные дела были для меня чужды. День пролетел очень быстро. Два трутня у сена в углу так и не пошевелились, просидев весь день на месте. Ближе к вечеру во двор вышел Данила и скомандовал: «По домам!» Все послушно сложили инструменты и разбрелись по сараям. Данила раздал каждому по паре вареных картошек и захлопнул дверь, засов снаружи задвинулся, перекрыв все мои планы на ночной побег. Я взял картошку, сел на пол, оперся спиной на прохладную стену сруба и начал жадно есть. В углу стояло деревянное ведро, наполовину наполненное водой, пол был из досок, посыпанных сухой соломой. Поев и осмотревшись, я подошел к Тимофею Ильичу, чтобы продолжить утренний разговор.

      – Что происходит здесь? Вы можете рассказать?

      – А что ты хочешь услышать? Ты же с Михаилом Степановичем разговаривал уже, он должен был рассказать. Я хоть и не верую ни в Бога, ни в черта, но люди, действительно, исчезают после того, как телевизор, радио и сотовая связь пропали, мы тут совсем оторванными от мира стали. Егорку-то, – он махнул рукой в сторону играющего в сене мальчика, – после каникул родители не забрали, так жена моя в город и поехала узнать, происходит чего, да так и не вернулась, как и остальные. У Михаила ведь тоже жена пропала, тоже уехала, да и не вернулась.

      – А вы почему не поехали жену искать, узнать, что там случилось?

      – Странные обстоятельства у оставшихся здесь страх вызвали, да и куда мы поедем? Здесь, кроме Егорки, старики одни, всем за семьдесят. Что мы можем?

      – Михаил Степанович – кто? Почему он здесь всем заправляет? Вы же как в рабстве у него.

      Дед почесал затылок, тяжело выдохнул и продолжил:

      – Да как тебе сказать, он фермер, ну или был им, во всяком случае, у него большое хозяйство, парней во дворе видал? Дети его, Ферка сам к нему пришел, говорит, родители его пропали, жить за работу попросился. Все ведь с этого и началось, мы старые, хозяйств уже почти ни у кого нет, запасы кончились, и начали приходить к нему. Он говорит, мол, ты работай на меня, а я тебе еду. Вот потихоньку до такой рабской формы самовольно и докатились. Бугай Данила, брат его двоюродный, ходит тут на манер надсмотрщика. Не бьет никого – и то ладно, да и не за что, работают все хорошо, кормят, а что еще на старость лет надо? Я вот что думаю. Ты молодой, тикать тебе отсюда надо, нечего тебе тут делать. Мы свой век доживаем, а у тебя вся жизнь впереди.

      – А Егорка?

      – А, что,