Двойники. Мария Никольская

крыв наконец глаза, я вижу больничную палату. Она совсем маленькая и неуютная, хотя, наверное, больницы и должны быть такими. Я перевожу глаза на женщину, сидящую рядом со мной. У нее яркие рыжие волосы и очень бледная кожа. Под глазами темные круги, она явно не высыпалась. Женщина резко вдыхает, видя мой взгляд, и шепчет:

      – Эрик?

      Пытаюсь сосредоточиться и вспомнить, мое ли это имя. Понимаю, что да.

      – Ты узнаешь меня, Эрик? – спрашивает женщина.

      Я напрягаю память изо всех сил, голова раскалывается, но мне все же удается извлечь из глубин памяти имя: Регина.

      – Ре…Регина? – хрипло говорю я.

      Мой голос похож на скрежет колес поезда, во рту пересохло.

      В палату бодрым шагом заходит мужчина. По его халату я определяю, что это врач, а по его глазам можно сказать, что он чертовски любит свою работу. Он весь сияет, и мне, чувствующему себя паршиво, хочется дать ему по лицу.

      – Мистер Харрис? – расплывается он в улыбке. – Как вы себя чувствуете?

      – Как будто меня переехал грузовик. – с трудом проговариваю я.

      – Ну, это недалеко от правды! Вы помните, что с вами случилось?

      Я погружаюсь в разбитую тыкву, именуемую моей головой, но ничего не вытаскиваю на свет.

      – Нет, ничего не помню.

      Женщина рядом со мной, Регина, вскидывает на доктора глаза.

      – Это ничего, последствия травмы головы. – успокаивает ее бодрый врач.

      Затем он обращается ко мне:

      – Мистер Харрис, вы попали в аварию. Машина вылетела на встречную полосу и столкнулась с вами. Ваша машина перевернулась, но вы отделались сотрясением мозга и сломанными ребрами.

      – Да, отделался, лучше не скажешь. – проскрипел я.

      – Зато вы живы. – внимательно посмотрел на меня врач.

***

      В больнице меня держат еще неделю, пока, наконец, не настает день свободы, меня выписывают. Голова у меня трещит, словно по ней бьют молотом, таблетки только слегка улучшают состояние. Ребра ноют, боль мешает дышать. Однако, как только я выхожу из больницы, мне сразу становится лучше. Стены палаты смыкались вокруг меня, я будто задыхался, а теперь, по крайней мере, я буду выть от боли дома.

      Моя жена Регина забирает меня на машине. За неделю в больнице я вспомнил ее, нашу небольшую квартирку в центре, мою не слишком насыщенную жизнь.

      Сажусь на пассажирское сидение и бросаю взгляд на Регину. Она улыбается мне в ответ, но что-то в ее улыбке меня смущает. Какое-то внезапное, как рябь на воде, сомнение мелькает в моем сознании. Я списываю его на побочный эффект от десятка обезболивающих, которые я принимаю.

      Мы заходим в нашу квартиру, тут все как раньше. Повсюду книги: они стоят на полках, лежат на столе у окна. Мы с Региной оба заядлые книгочеи, которые предпочитают старый добрый запах настоящей книги бездушной электронной. Поэтому, естественно, вся наша квартира завалена ими. Я радуюсь книгам, как старым друзьям.

      – Я приготовила пирог с утра. – пугает меня голос Регины.

      Я погрузился в мысли, и она застала меня врасплох.

      – Сейчас разогрею. – продолжает она.

      Мы садимся за маленький потрепанный столик на кухне, я незаметно глажу пальцем скол на ножке. Это непроизвольное движение вошло у меня в привычку и сейчас дарит мне ощущение спокойствия.

      Я с наслаждением втягиваю запах пирога с мясом и сыром, моего любимого, прежде чем осторожно отломить кусок. Но, начиная жевать, я сразу понимаю: что-то не так. Поддев вилкой корочку, я вижу, что Регина добавила в пирог кинзу, на которую у меня аллергия.

      – Что случилось? – удивленно спрашивает жена.

      Я чувствую, как начинает опухать мое горло.

      – Регина, ты положила кинзу? – закашлялся я. – У меня же аллергия!

      На секунду на ее лице мелькает недоумение, а затем осознание, которое кажется мне слегка наигранным.

      – Прости, Эрик! Я сто лет не готовила этот пирог и забыла.

      Резко встав, я рыщу в аптечке в поисках антигистаминного. Как только таблетка проскальзывает по моему горлу, мне сразу становится легче дышать. Как Регина могла положить мой единственный аллерген в пирог, который она готовит пару раз в месяц?

      Ночью меня мучает бессонница. Может, это последствие принятия лекарств, а, может, виновата раздражающая мысль, которая не покидает меня, точит мой разум. Моя жена бы никогда так не поступила.

      2.

      Из-за травм я нахожусь на больничном еще три недели. Я слоняюсь по квартире не зная, куда себя деть. Беру в руки книгу и отбрасываю, включаю телевизор – там одни тупые телешоу. Даже мои родители и сестра, навещающие меня по очереди, не могут отвлечь мой разум от постоянной тревоги.

      Как бы я ни гнал от себя эти беспокойные и даже больные мысли, я снова и снова возвращаюсь к ним.

      Пристально наблюдаю за Региной. Все в ней: голос, походка, запах – осталось прежним, но что-то не дает мне покоя. Поворот