Поиски стиля. Владимир Константинович Арро

наоборот, это самое…» Смутно он почувствовал настроение девочки, и от этой мелькнувшей догадки шла какая-то прямая линия к Петьке, но вытягивать ее не хотелось.

      Кармановы уже несколько раз прохаживались вдоль и против движения колонн, но тех, кого они ждали, не было. А транспарант «Май-труд-мир» попадался им на каждом шагу. Фабрика могла уйти далеко вперед, пока их не было, но в то же время, – рассуждал Карманов, – она бы не успела. Он не мог точно сказать, двигались ли всё это время колонны или стояли. А, может, бежали?.. Такое тоже бывало. Выходило, что они с Петькой потерялись. К тому же Петька заметно устал. Карманов посадил его себе на плечи. Шары теперь колыхались перед глазами Карманова, и он их отодвигал.

      Возвращаться домой, думал он, обидно, тут уж рукой подать до площади, вон Невой тянет. Идти в чужой колонне, примазавшись, вроде бы нехорошо, стыдно. Карманов затосковал, он сразу почувствовал, как тускнеет, теряет смысл праздник. Да еще из головы не выходила та девочка. Он стоял спиной к какому-то дому, держа Петьку за ноги. Здесь гулял ветер. Они достигли уже того рубежа, где тротуар был перегорожен грузовиком и цепью милиционеров, где кончается вся эта кутерьма с шариками, гармошками, мороженым, накрытыми посреди панели столами, хождением взад-вперед и где колонны подтягиваются, ровняют ряды и демонстранты отделяются от праздношатающихся. Начиналось то, ради чего люди вышли из домов в этот день – марш трудящихся.

      И тут Карманов, взглянув вверх, обнаружил, что Петька ест пирожок.

      – Где ты взял пирожок? – спросил Карманов.

      – Тётя дала, – густым голосом сообщил Петька.

      – Какая еще тётя?

      – Это я дала ему пирожок, – донеслось сверху. – А что, нельзя?

      Ну что тут – можно-нельзя – если он ел уже. Свесив светлые волосы вниз, на Карманова глядела женщина, недурная собой, прибранная к празднику, – глядела, смеясь, не прочь познакомиться. Окно у нее было чисто вымыто, в верхней раме Карманов увидел черные стволы деревьев и белесое небо. Карманов смотрел на нее и молчал.

      – На площадь пойдете, демонстранты? – спросила она, смеясь.

      – Не знаю. Потеряли мы своих. Вот стоим.

      – А свои это кто? Мамка?

      – Нет, – сказал Карманов, – коллектив. Случайно не видели, фабрика головных уборов?

      – Головных?..

      – А каких же еще, – уловив в ее голосе иронию, обиделся Карманов.

      – Да я их не гляжу. Идут и идут… Видела вот – «Ленфильм», их я каждый год жду. Узнала этого… Шурика. Как его фамилия-то, ну, такой блондин… Дать, что ли, и тебе пирожок?

      Не дожидаясь ответа, она ушла вглубь комнаты и вернулась с двумя пирожками на блюдце. Один дала Петьке, второй Карманову. Пирожки были теплые, сочные, с мясной и луковой начинкой, а также с перчиком. Карманов давно таких не ел.

      – Хорошие у тебя пирожки, – сказал Карманов, жуя, сам не заметив, как перешел на «ты».

      – Да я и сама не дурна, – сказала женщина и засмеялась. –