DS: Откровение. Полина Ордо

помогла.

      – У меня выходной, – сжав зубы, тихо процедила.

      – А у меня нет выходных! – громко звякнула тарелка в раковине. Мама нервно включила кран. Тот пшикнул, плюнул и задрожал. – Опять сломался. Был бы Игорёша, починил бы. Такого хорошего мужчину не смогла удержать.

      По моим щекам потекли слёзы. Внутри скручивался целый комок чувств и эмоций. Обида. Она так и не заметила, что со мной что-то страшное произошло. Может, не стоило так тщательно скрывать все эти следы…

      Снова виновата. Это не Игорёша ушёл к моей подруге. Вовсе нет, это я не смогла его удержать! Последняя капля переполнила чашу терпения.

      Голос разума твердил, что мама неплохой человек. Просто очень резкий, строгий. Мне же всегда с ней было тяжело. Особенно после того, как умер папа. Я была слишком мала, чтобы понять это. Счастливой и улыбающейся маму можно видеть уже долгие годы только на старых фотографиях, когда на мне ещё красовались белые банты.

      Я ей благодарна, она воспитала меня, дала мне образование. Подняла на ноги. Но мне тоже было тяжело! Она не понимает, что я убежала замуж только из-за неё. Высказать ей всё в лицо у меня никогда не хватало сил.

      Глотая слёзы и нервно грызя ногти, смотрела на чашку с остывшим кофе.

      – Ты что, опять плачешь? Сколько можно? – сердитый возглас потонул в странном шуме. Мама и дальше возмущалась, но все звуки превратились в непонятный гул.

      Ослепительная вспышка. Звуки, запахи, чувства – всё ушло на задний план. Я летела на свет, не ощущая своего тела.

      * * *

      Пронзительная боль прожгла сознание раскалённой спицей. Мотнув головой, очнулась от забытья. Сквозь мутную пелену слёз проступало тёмно-красное пятно. Я подняла голову: мама стояла возле плиты, и на её лице чётко читались ужас и непонимание.

      Белые осколки фарфора яркой россыпью лежали на столе и полу. Холодный кофе растёкся лужицей по столу и мерно капал мне на колени. Грудь тяжело вздымалась, в руке я сжимала остатки ручки, острые края впивались в кожу, и горячая кровь капала на стол. Я разжала ладонь, и окровавленный кусок чашки со звоном полетел вниз.

      – Ненавижу… ненавижу… ненавижу… – губы почти беззвучно говорили одно и то же слово.

      Хотелось кричать, ломать, рвать, бить. Это была квинтэссенция чистого гнева и ярости. Меня даже потряхивало. Внутри клокотало и кипело нечто.

      Толкнув стол, размазывая слёзы окровавленной рукой, рванула в ванну. Сердце стучало как сумасшедшее. Я просто задыхалась, воздуха не хватало.

      Ненавижу себя.

      Эта мысль оказалась такой очевидной.

      Сидя на краю ванны, промывала ладонь под тёплой струёй воды.

      Как же я ненавижу себя…

      В дверь постучались.

      – Да.

      – Ты в порядке? – голос мамы напоминал мне шелест сухой травы.

      – Жива, – резко ответила, вывернув ручку крана до упора. Шум воды заглушил её ответ.

      Жива. Словно заведённая, я твердила и твердила себе это короткое слово. Меня как прорвало. От солёных слёз опухли веки, глаза горели