У истоков Третьего Рима. Александр Бубенников

не видишь, Василий, что тяжело мне дается сталкивать из первых боярских рядов известные фамилии и подчинять их порядку…

      – Меня первым решил столкнуть, государь? – с угрозой в голосе спросил Холмский.

      Василий с непроницаемым лицом царственным жестом дал понять первому боярину, что не вник в суть его жалкого ничтожного вопроса, а угроз боярских и намеков на нечто он давно не боится.

      – Ради спокойствия и порядка в государстве… – Василий Иванович возвысил до небес свой звонкий голос. – …не буду щадить даже самых близких и родных. Только наказание будет их не кровавое, а милостивое… К ближайшим родичам, даже к братьям родным, когда попираются интересы государства, при малейшем столкновении, буду относиться с обычной суровостью и беспощадностью московских князей, но с подобающей милостью и без излишнего жестокосердия… Никто и никогда не назовет меня государем из кровопийц…

      – …Даже по смерти в заключении царевича Дмитрия?. – осмелился сказать, твердо посмотрев Василию в глаза Холмский.

      – Даже! – спокойно отрезал Василий Иванович, выдержав ненавидящий взгляд своего шурина.

      Тот закрыл рукой глаза, поняв безнадежность положения царевича, да и свое тоже. Долго собирался с мыслями, прежде чем сказать важные последние слова, на которые не решился при других обстоятельствах.

      – Я ведь догадываюсь, государь, почему сейчас самое время разделаться с царевичем Дмитрием, – сказал, тяжело вздохнув, Холмский. – Да и со мной тоже… Князь-изменник Михаил Глинский тебе руки развязал…

      – Это уже интересно… – осклабился Василий Иванович. – Продолжай, продолжай, Василий, не теряй мысли…

      – Не потеряю… Не беспокойся о моих мыслях, государь… Отравление твоего шурина, короля Александра, руками доктора, как его, Балинского, что ли… Наслышан я однако про злокозненного Балинского, за которым стояли Михаил Глинский и вся иудейская партия литовских изгнанников, выгодно оказалось как новому королю Сигизмунду, пришедшему через смерть брата к власти, так и всем литовским иудеям…

      – Продолжай, продолжай… – тихо молвил Василий, видя, что Холмский немного замешкался. – Говори, как на духу, не бойся…

      Тот вытер испарину со лба и, сгорбившись с потухшими глазами, надтреснутым голосом продолжил:

      – А я и не боюсь… Иудеи оказались удовлетворены своим положением по возвращении из Польши со всех уголков Европы в Литву… Раньше они готовы были в русские земли, в Москву податься, во время своего изгнания из Литвы Александром, стань после государя Ивана Васильевича царевич Дмитрий царем Московским… А теперь им и в Литве сладко живется, все их привилегии Сигизмунд подтвердил, новые готов дать, чтобы их союзником сделать и через них на свою сторону хана Менгли-Гирея перетащить… Вот так-то, государь… Но и это не вся правда… Ты хочешь опалу на первого своего боярина наложить не только за то, что он ратовал за освобождение царевича Дмитрия… Теперь тебе никто уже не помешает