Комната с выходом. 5 и 6 части. Александр Борисович Гайворонский

появления здесь Николая, и смысл брошенной им фразы. Я покосился на пол, куда Бурляев поставил бутылку. Там лежал одинокий цветок, гвоздичка, то ли оброненная, то ли умышленно оставленная нежданным гостем. Почему-то о цветке я умолчал, сделал вид, что не заметил. Ни поднимать не стал, ни как-то комментировать сей странный факт. Мне почудилось, что за дверью толпится много людей и число их прибывает. Возникло ощущение, что все они, кроме одного меня, посвящены во что-то очень важное. Лишь неловкость и некоторая тревога в душе ворохнулись.

      * * *

      Виду я не подал, чувствовал, что это меня напрямую не касается, так что отложил выяснение на потом.

      А пока мы оба переживали нечто схожее – что-то произошло. Мы словно хотели проснуться, но безуспешно, по-новому смотрели друг на друга: и узнавали, и одновременно не узнавали сидящего напротив человека, испытывая некое дежавю, и, не сговариваясь, переменили тему.

      Мне пришлось долго подыскивать слова, последовательность изложения, но Савва настаивал на ТОМ рассказе. Своё повествование он на время прекратил, переключив всё внимание на меня и мою историю. Когда-то, не так давно, мы с ним поверхностно уже обсуждали её, но, видимо, пришёл срок поговорить поподробнее.

      И я решил начать с середины.

      …Огромный детина возглавлял шайку, преследующую меня в стенах заброшенного полуразрушенного здания. Я блуждал в путанице ветвящихся коридоров, влетал в полутёмные, захламлённые комнаты, распахивая телом двери, задыхался от бега и пыли. Разбивая стекла руками, выпрыгивал в окна, и снова оказывался в злосчастном нескончаемом лабиринте. Сзади гремели выстрелы, гневная брань и злорадный смех. Понимая, что, будучи безоружным, мог спастись только бегством, я лихорадочно наращивал скорость, пытался оторваться в поисках укрытия. Ноги, обутые в старые кроссовки, проскальзывали на резких поворотах, кругом толстым слоем лежала пыль, я не вписывался в виражи, больно ударялся об углы, распахнутые двери, косяки. Разнокалиберные снаряды – от ПМ-овской девятимиллиметровой пули до ремингтоновской картечи и свинцовых «орехов» 12 калибра – шлепались в стены, рикошетили вокруг со свистом и верещанием, обдавали меня ворохами штукатурки и щепок, но, слава Богу, основной цели не находили. Открывшийся за очередным поворотом холл обнаруживал в своем дальнем углу дверь с лестницей, ведущей наверх. Это, как мне показалось, давало шанс. Один пролёт, третий, десятый… Уверенность в своих силах, жажда спасения и спортивная закалка заметно увеличивали расстояние между мной и грузными преследователями. Тяжёлое, хриплое дыхание и бухающие шаги оставались далеко внизу. Теперь приходилось лишь молить о том, чтобы глухие стены внезапно разверзлись очередным коридором. Но его всё не было. Только махонькие окошки у самого потолка тесных межмаршевых площадок, заваленных бетонным крошевом…

      На каком-то уровне очередная площадка оказалась более просторной и имела выход. Вот только куда? Невольно я метнулся за поворот, упёрся в наглухо заколоченные створки неработающего лифта и понял, что загнал себя в тупик. Это был конец.

      Тут