Ведьмин век. Трилогия. Марина и Сергей Дяченко

помолчала. Отвернулась.

      – Скажите честно… Назар от меня отказался?

      – Нет.

      – Я думала… если человек… ну вроде как любит… он способен… простить. – Она передохнула. – Ведьме, что она ведьма.

      – Если бы ты действительно так думала, ты призналась бы Назару. Сама. – Инквизитор отыскал на столе пепельницу.

      Ивга помолчала.

      – С вами… тяжело. Вы часто говорите то, что не хочется слышать.

(Дюнка. Апрель)

      Он не был на этой могиле без малого три месяца; со времени последнего посещения многое изменилось. Исчезли деревянные вазы с тусклыми зимними цветами и появилось надгробие из черного матового камня, с барельефом на шероховатой грани; ночью шел дождь, и Дюнкино лицо на барельефе было мокрым и странно живым. Клаву показалось даже, что на плечах подрагивают сосульки слипшихся волос – но, конечно, это было не так. Кладбищенский скульптор имел перед глазами старую Дюнкину фотографию, где волосы ее, чуть вьющиеся и совершенно сухие, собраны были в пышную праздничную прическу.

      Клав испытал что-то вроде раскаяния. С самого дня похорон он не виделся ни с кем из ее родичей; так велика была обида, нанесенная теми словами?

      «Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто Докию любил ты один».

      Это правда. Он не хотел делиться своим горем. Дюнка была – его…

      Теперь он стоит перед ухоженной, обустроенной могилой, смотрит на каменную, но неприятно живую Дюнку и пытается прогнать навязчивый, изводящий вопрос.

      А вдруг там, внизу, под камнем…

      Она – там? Или там пусто?

      А если она – там?!

      День был неестественно холодным, странно холодным для весны. Клав дрожал, обхватив плечи руками, и пытался стряхнуть с ботинок наползающую от земли сырость.

      Этот тепловоз он не забудет до конца дней своих. Он даже на трамвайный путь в жизни своей не выйдет, более того – две нарисованные рядом черты будут означать для него рельсы. И вызывать содрогание…

      Где Дюнка? Здесь, под черным камнем, или там, в запертой душной квартирке? Куда ему хочешь не хочешь, а надо возвращаться?

      Третий день над землей лежит густой, непроглядный туман. И съедает звуки.

      Одно совпадение – неприятно. Два совпадения…

      Собственно, почему их не может быть два? Сколько людей ежегодно гибнет под колесами товарняков и электричек? Особенно в туман. Или по пьяни…

      Клав потрогал голову. Вчера, вернувшись в общежитие, он безмолвно выпил пузатую бутылку припасенного на праздник коньяка – Юлек Митец, заставший его с опустевшей посудиной, едва не лишился чувств. Во-первых, жалко было благородного напитка, во-вторых…

      Собственно, с Клавом ничего не произошло. Кажется, он даже не опьянел; у него, правда, отнялись ноги, но голова оставалась до обидного ясной, и в ней вертелась, как обезумевшая белка в колесе, одна-единственная мысль.

      Какая – Клав никогда не скажет вслух. Более того – и думать об этом преступно.

      Может быть, он все-таки был тогда пьян? Может быть, он не помнит? Может быть, сидя с Дюнкой