Стоунхендж. Юрий Никитин

на голове напоминали щетину. – Сними, не позорь наш род!

      Томас наконец увидел, из-за чего Гульд готов ударить младшую сестру. На решетке узкого окошка ветром трепало белый платок. Крижина махала им, когда он ехал мимо замка, потом ее оттащили, но она привязала платок к решетке. Неужели все три года он висит там и ветром его треплет?

      – Этот платок останется до возвращения сэра Томаса!

      – У тебя свадьба через две недели!

      Ее голос был тверд, как камни Стоунхенджа:

      – Я дала обет ждать сэра Томаса три года. Я не нарушу. Когда истечет последний день… да, я смирюсь с судьбой. И тогда не думаю, что захочу сказать «да» сэру Мелоуну, но я скажу. Для меня тогда будет уже все равно.

      «Уже сэр Мелоун, – подумал Томас с отвращением. – Редкостный трус, что умер бы от ужаса, возьми его в доблестный поход против сарацин. Когда король набирал молодых рыцарей, этот откупился, а соседям объявил, что король оставил его защищать земли от врагов, что могут напасть на Британию. Такие трусы после любой войны объявляют себя героями, твердят о своих подвигах так усердно, что сами начинают верить!»

      Фулк, который помалкивал, сказал примирительно:

      – Сэр Томас – доблестный рыцарь, кто спорит? Но Господу нашему тоже нужны такие рыцари для битв и переворотов там, наверху… Не случайно же герои гибнут быстрее, чем простые воины. А никчемные йомены вовсе живут до глубокой старости. Так что сэр Томас давно уже поглядывает на нашу Британию сверху… Или поглядывал первые год-два… я хотел сказать, день-два.

      Голос Крижины был холодным, как лед:

      – Объяснитесь, доблестный сэр. Я не поняла ваших намеков.

      – Борьба за истинную веру идет как на земле, так и наверху. Небесное воинство Христово, под предводительством доблестных рыцарей архангела Михаила и архангела Гавриила, неустанно бьется с сарацинами и там, наверху. Наши войска вторгаются в их магометанский рай, жгут и грабят, повергают наземь идолов, берут богатую добычу… Но, как бы выразиться поделикатнее… в магометанском раю к каждому праведнику приставлено по десять тысяч гурий. Гурия – эта сладкотелая дева, обученная всем утехам, способная дать мужчине намного больше, чем может даже вообразить земная женщина… да еще из холодной Британии… да еще обученная читать и писать…

      Томас задвигался нервно. Мерзавец говорит правду, тем опаснее его речи. Сарацинские женщины в самом деле… Вспомнишь иной раз, спина краснеет от стыда, а чресла переполняет языческая мощь. А уж в их раю должны быть вовсе волшебницы по этой нечестивой, но губительной части…

      Изображение начало меркнуть, словно в светильнике заканчивалось масло. Баба Яга подвигала руками, Табити что-то пробормотала, потом свет стал ярче.

      Покои Крижины были видны с другой стороны. Она стояла теперь слева, Томас хорошо рассмотрел красное от вечного пьянства лицо Гульда, его вздутый живот, короткие заплывшие жиром руки. Фулк посматривал хитро, он всегда умел добиться больше языком, чем мечом.

      – Мы все знаем сэра Амальрика, – сказал он вдруг. – Он