Откровение. Юрий Никитин

только по здоровому запаху. Сам он разогревал у костра ломти мяса, насадив на тонкие прутики, предавался размышлениям. Когда за деревьями послышался треск, он уже знал, что калика топает нарочито, чтобы он сдуру не выстрелил из арбалета. Забыл, видать, что арбалета не захватили.

      – Что-нибудь отыскал? – спросил он.

      Из темноты послышалось:

      – А разве я что-то потерял?

      Он вышел к костру, огромный и взлохмаченный, словно в глубине схватился с баньши или хотя бы с троллем, сел прямо на землю. Томас протянул прут с ломтиками жареного мяса.

      – А чего ж уходил так далеко?

      – Да так… Подумать надо было.

      Томас фыркнул:

      – А здесь?

      – А здесь то ты, то кони. А там тишь, животного тепла не чуешь. Мыслится лучше, чуется, вчувствывается…

      – И что… начуял?

      Олег долго жевал, а когда в руках остался только голый прутик с еще горячими капельками жира, хладнокровно ответил:

      – А ничего.

      Томас взвыл от разочарования:

      – Стоило ли ходить так далеко? Ничего не чуять можно и здесь.

      Олег взглянул коротко, легкая усмешка коснулась губ и сразу исчезла.

      – Ты прав, герой. Но я схожу позже. Не все птицы заснули, крот шел под землей слишком близко, какой-то дурной барсук вышел из норы, что-то копал. Когда все утихнет, пойду пощупаю, что и как течет по свету.

      Когда за ним снова без звука сомкнулись кусты, Томас поспешно отогнал мысли о колдовских деяниях, с обнаженным мечом на коленях приготовился бдить до его возвращения. Костер полыхал жарко, оранжевые языки пламени плясали над багровыми углями, что еще сохраняли очертания поленьев, но уже жутко и багрово светились насквозь. Томас вздрогнул, когда из пламени внезапно выглянула перекошенная харя, взгляд был ненавидящий, тут же все исчезло. Томас сидел с бешено бьющимся сердцем, приходил в себя, а языки огня стали багровыми, угли трескались и выбрасывали искры, те зло шипели, затем в пламени снова промелькнуло чужое лицо. Томас начал всматриваться, подавив дрожь, лица сменяли друг друга с такой быстротой, что не успевал рассмотреть, это не то, когда смотришь в облака и видишь неспешных чудовищ, замки, подъемные мосты, верблюдов, сарацинские шатры, – в пламени метались злобные твари, толкались, спеша рассмотреть его, запомнить, а то и дотянуться прямо оттуда… и Томас с жутким холодком осознал, что сквозь этот костер он зрит пламя ада, а там видят его, сидящего на земле у простого честного костра!

      Он отодвинулся, пробормотал молитву Пречистой. Руки вздрагивали, по спине поползла струйка пота. Губы похолодели, едва выговаривали трудные слова молитвы, хотя этих слов было всего три, дальше Томас всякий раз забывал.

      Красное полено с треском рассыпалось на горку светящихся изнутри камней, оглушительно хлопнуло, багровые угольки, как рассерженные пчелы, метнулись со злым шипением. Вспышка ослепила, он на миг закрыл глаза, даже под опущенными веками плавали широкие красные пятна. Поспешно протер глаза, не подожгли бы разлетевшиеся искры траву, как вдруг услыхал негромкое