Становясь Лейдой. Мишель Грирсон

скоро придет заявить свое право и на ребенка, и на жену. Хотя Маева не стала бы его осуждать. Она почти целый месяц пролежала в постели, периодически у нее открывалось кровотечение. Питер тревожился, не давал ей вставать и даже грозился привести врача. Но Маева знала, что вызов врача лишь подогреет городские сплетни, и ей не хотелось давать местным кумушкам лишний повод для подозрений.

      Повитуха пришла к ней тайком, под ущербной луной. Пришла пешком, вслед за лошадью Питера. Благоразумно держась на почтительном расстоянии. Тень, никем не замеченная в ночи. Для Хельги Тормундсдоттер, деревенской klok kvinne[7], неофициальной оркенской целительницы, скрытность и осторожность уже давно стали второй натурой. Отвергаемая церковью и порицаемая благонравной общественностью, она продолжала практиковать втайне. Наверное, во всей деревне не нашлось бы такого дома, где Хельга не побывала бы хоть однажды. Она знала каждый чердак, каждый земляной погреб. Каждую кладовую и каждый чулан. Вот так, скрытно и незаметно, она выполняла свою работу, прямо под носом у тех, кто ее осуждал. Потому что у всякой служанки и госпожи, у всякой мужниной жены и вдовы есть свой секрет, о котором не стоит рассказывать никому, – секрет, так или иначе сопряженный с Хельгиными снадобьями и умениями. А уж Хельга Тормундсдоттер умела хранить секреты, о чем знали все, кто хоть раз обращался к ее услугам, как объяснил Маеве Питер. Собственно, эти слова и убедили Маеву, что она может довериться старой знахарке. Хотя та нигде не училась своему ремеслу и не имела специального разрешения на врачебную практику.

      Крошечный ротик малышки намертво присосался к Маевиной груди, упорно выдавливая молоко. Маева ошеломленно глядела на свое новорожденное дитя. Ее рука почти полностью покрывала крохотное тельце. Ее дочь сосала молоко с таким жадным усердием, что это зрелище и завораживало, и пугало – Маева словно и не понимала, кто она, эта малютка, одновременно знакомая и чужая в ее неуемном животном голоде. С ее появлением жизнь самой Маевы так внезапно переменилась.

      А твоя жизнь, любимый?

      Вопрос сам собою возник в голове, непрошеный и нежданный.

      На мгновение она дала себе волю подумать о нем. Будто он здесь, совсем рядом, его дыхание обжигает ей щеку, пальцы запутались в ее волосах… Малышка расплакалась, отпустив грудь. Интуитивно Маева принялась укачивать дочь на руках, чтобы ее успокоить. Потыкавшись личиком в материнскую грудь, малютка затихла. Маева перевернулась на бок, бережно обняла дочь, как бы укрыла ее рукой – пусть будет поближе, так лучше и безопаснее, – и закрыла глаза.

      Хоть немного поспать…

      «Рубашка». Маева заставила себя проснуться. Еще чуть сочившийся кровью, лоскут тонкой полупрозрачной кожи лежал на кровати, поблескивая в свете свечей. Она завороженно провела пальцем по паутинке из вен, расходящихся, точно ветви миниатюрного деревца. В пузыре еще бился слабенький пульс, и с каждым ударом цвет веточек-вен чуть менялся: отливал то лиловым, то розовым, то почти синим. Сколько же тайн и чудес скрыто в простом клочке кожи.

      Впрочем,

7

Мудрая женщина, знахарка (норв.).