Понедельник начинается в субботу. Аркадий и Борис Стругацкие

разных языках: «Международная выставка в Брюсселе». На подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была бабка в ватную безрукавку и черное суконное платье.

      – Таким вот образом, Наина Киевна! – сказал горбоносый, подходя и обтирая с ладоней ржавчину. – Надо нашего нового сотрудника устроить на две ночи. Позвольте вам представить… м-м-м…

      – А не надо, – сказала старуха, пристально меня рассматривая. – Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот тридцать восьмой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый…

      – Гхм! – громко сказал горбоносый, и бабка осеклась. Воцарилось неловкое молчание.

      – Можно звать просто Сашей… – выдавил я из себя заранее приготовленную фразу.

      – И где же я его положу? – осведомилась бабка.

      – В запаснике, конечно, – несколько раздраженно сказал горбоносый.

      – А отвечать кто будет?

      – Наина Киевна!.. – раскатами провинциального трагика взревел горбоносый, схватил старуху под руку и поволок к дому. Было слышно, как они спорят: «Ведь мы же договорились!..» – «…А ежели он что-нибудь стибрит?..» – «Да тише вы! Это же программист, понимаете? Комсомолец! Ученый!..» – «А ежели он цыкать будет?..»

      Я стесненно повернулся к Володе. Володя хихикал.

      – Неловко как-то, – сказал я.

      – Не беспокойтесь – все будет отлично…

      Он хотел сказать еще что-то, но тут бабка дико заорала: «А диван-то, диван!..» Я вздрогнул и сказал:

      – Знаете, я, пожалуй, поеду, а?

      – Не может быть и речи! – решительно сказал Володя. – Все уладится. Просто бабке нужна мзда, а у нас с Романом нет наличных.

      – Я заплачу, – сказал я. Теперь мне очень хотелось уехать: терпеть не могу этих так называемых житейских коллизий.

      Володя замотал головой.

      – Ничего подобного. Вон он уже идет. Все в порядке.

      Горбоносый Роман подошел к нам, взял меня за руку и сказал:

      – Ну, все устроилось. Пошли.

      – Слушайте, неудобно как-то, – сказал я. – Она, в конце концов, не обязана…

      Но мы уже шли к дому.

      – Обязана, обязана, – приговаривал Роман.

      Обогнув дуб, мы подошли к заднему крыльцу. Роман толкнул обитую дерматином дверь, и мы оказались в прихожей, просторной и чистой, но плохо освещенной. Старуха ждала нас, сложив руки на животе и поджав губы. При виде нас она мстительно пробасила:

      – А расписочку чтобы сейчас же!.. Так, мол, и так: принял, мол, то-то и то-то от такой-то, каковая сдала вышеуказанное нижеподписавшемуся…

      Роман тихонько взвыл, и мы вошли в отведенную мне комнату. Это было прохладное помещение с одним окном, завешенным ситцевой занавесочкой. Роман сказал напряженным голосом:

      – Располагайтесь и будьте как дома.

      Старуха из прихожей сейчас же ревниво осведомилась:

      – А зубом оне