Сверхъестественное. Обряд посвящения. Свежее мясо. Врезано в плоть. Джон Пассарелла

они садились обедать все раньше и раньше. Скоро в полдень есть станут. На столе не было ничего особенного – что-то вроде разогретой в микроволновке курятины. Они никогда не готовили ничего сложнее макарон с сыром и яичницы. Ему не поставили тарелки, не предложили еды. Сколько еще способов можно найти, чтобы сказать ему, что они никогда не хотели растить его, что он просто взваленная на их плечи обуза, ошибка, которую мать совершила, а потом спихнула на них, умерев родами?

      – Я есть хочу, – проговорил он.

      – Сунь что-нибудь в микроволновку, – сказала бабушка, будто разговаривала с дурачком.

      Прикрыв глаза, Дальтон представил, как сует в микроволновку ее седую голову и готовит на полной мощности, пока глазные яблоки не выскочат из глазниц, как пробки из бутылки с шампанским на Новый год. Или они просто вскипят и вытекут по щекам, как сбежавшее молоко.

      Не успел Дальтон найтись с остроумным комментарием, как дед поинтересовался:

      – Где твоя домашняя работа?

      «Начинается», – подумал он.

      – Не задали.

      – Откуда ты знаешь, – продолжал дед, – если свой рюкзак оставил в школе?

      Они что, видели, как он входит с пустыми руками?

      – А, забыл. Мы так перепугались из-за бомбы.

      – Завуч звонил, – сообщил дед. – Опять. Тебя отстранили от занятий на неделю. И подумывают об исключении.

      – Можно подумать, мне не класть на эту школу.

      – Иди в свою комнату! – завизжала бабушка. – Ты под домашним арестом!

      – Я есть хочу.

      – Живо, Дальтон, – дед приподнялся со стула.

      Дальтон уперся взглядом в лежащий на столе нож для масла, гадая, достаточно ли он острый, чтобы перерезать старику глотку. Он смотрел в рассерженное лицо деда, пальцы сгибались-разгибались и подрагивали. Бабушка держала в руке беспроводной телефон, готовясь в случае чего набрать 911. Они бы с радостью от него избавились. Мысль о том, что он мог бы удовлетворить их желание, успокоила Дальтона, и он развернулся к выходу.

      – Как ты смеешь позорить нас! – кричала вслед бабушка. – Ты позор семьи, прямо как твоя гулящая мать!

      Их только это и беспокоило – какими он их выставляет в глазах соседей и школьной администрации. Их не волновало, счастлив ли он, сыт, здоров – если это не касалось их так называемых родительских навыков.

      Дальтон с грохотом поднялся по ступенькам, намеренно сильно топая с надеждой, что что-нибудь сломается и потребует ремонта, на который у них нет денег.

      Он ворвался в свою спальню – самую маленькую в доме комнату – и грохнул дверью так, что та задребезжала на петлях. Тут царил полный бардак, но Дальтона это не беспокоило. Все поверхности были завалены одеждой и обертками от конфет и фастфуда. Дальтон хотел, чтобы его комната была язвой на теле дома, чем более отвратительной, тем лучше. В последнее время они переступали его порог лишь затем, чтобы проверить, нет ли наркотиков.

      За закрытой дверью до него не добраться. С глаз долой, из сердца вон – вот как с ним обращались. Его ограничили до крохотного уголка дома. Миссия завершена. Теперь они смогут отлично провести