Александровскiе кадеты. Том 1. Ник Перумов

«смирно».

      – О! – подняла бровь Лизина мать. – Какое знакомство! Где же вы остановились? Как зовут вашу почтенную матушку? Надо ей написать, пригласить в наше общество…

      Пришлось отвечать со всеми подробностями – Варвара Аполлоновна была дама из тех, что вытянет любые детали. Как говорил в таких случаях папа: «Женщине иногда лучше рассказать всё сразу, сынок!»

      Лизаветину маму интересовало буквально всё: откуда Федина семья приехала, сколько у него сестёр и братьев, чем они занимаются, и так далее и тому подобное.

      Меж тем покупка была должным образом завёрнута в несколько слоёв вощёной бумаги, убрана в длинный чехол, и Лиза с матерью направились к выходу из лавки; Фёдор вышел за ними следом. Приказчик Евграф изображал, что нести ружьё ему вельми тяжело, явно намекая на чаевые, Варвара Аполлоновна Корабельникова понимающе усмехалась, а Лизавета…

      Лизавета обернулась и помахала Феде на прощанье.

      …В общем, неведомо почему, но настроение у Феди осталось преотличным. Преотличным настолько, что он решил предпринять вылазку подальше от дома – вниз по Елизаветинской, за Александровскую и ещё дальше, к самой железной дороге. За путями начиналась деревня Малое Гатчино, откуда каждое утро тянулись на рынок бабы с корзинками и мужики на телегах.

      Здесь дома были далеко не такие ухоженные и красивые, как на Люцевской, Николаевской или Соборной улицах, где тянулись или дачи известных людей, как сказал папа, или доходные дома для таких, как они, офицеров гатчинского гарнизона. На Александровской Федю встретили обычные деревянные домики в один этаж да в три окна, правда, всё же не бедные деревенские избы – все изукрашены резными наличниками, крыты, само собой, красным железом, а не соломой.

      Вдоль железнодорожных путей тянулись высаженные на равных промежутках друг от друга тополя. Донёсся паровозный гудок – со стороны Петербурга приближался поезд. На ближайшем углу маячил городовой в белом летнем кителе, перетянутом ремнями, при шашке и револьвере. Делать тут было явно нечего, и Фёдор тихонько затрусил себе дальше, решив вернуться обратно по Малогатчинской улице.

      Справа от него, у самой насыпи, зашевелились кусты, заполнившие пространство меж липами; оттуда вынырнула стайка мальчишек, босых, худо одетых – кроме одного, самого старшего, лет, наверное, четырнадцати.

      Был на нём пиджак, явно с чужого плеча, но добротный. Под ним – алая рубаха, словно у таборного цыгана. Волосы курчавые, нос с горбинкой, а на ногах – настоящие сапоги. Взгляд наглый, уверенный, оценивающий; впрочем, нагло и с вызовом глядела вся его команда.

      Федя Солонов не зря жил в Елисаветинске и не зря учился в 3-й военной. У них, военгимназистов, была кровная вражда с мальчишками заводской слободы, ещё прозываемой Лобаевской, по имени крупного заводчика, имевшего там фабрику. Слобода эта лежала за неширокой речкой, пересекавшей город; она-то и делила Елисаветинск на «рабочую» и «чистую» части.

      Вот с ними, гимназистами, мальчишки, которые «за рекой», и дрались при каждом удобном