Железная пята. Люди бездны. Джек Лондон

покачал головой.

      – Правду, всю правду и одну только правду? – торжественно произнесла я.

      Что-то исступленное мелькнуло в его взгляде. Он поднял глаза – не на меня, на небо.

      – Пусть мою душу и тело терзает вечный огонь – я все вытерплю ради моих детей! – сказал он.

      Управляющий Генри Даллес, господинчик с лисьей физиономией, смерил меня наглым взглядом и наотрез отказался отвечать. Я так и не добилась от него ни одного слова в объяснение его поведения на суде. Больше посчастливилось мне с другим мастером, Джеймсом Смитом. На первый взгляд его угрюмое лицо не сулило ничего хорошего. Вскоре выяснилось, что и он не волен в своих словах и поступках, но по развитию этот человек показался мне выше простого рабочего. Так же, как и Питер Донелли, он подтвердил, что Джексону полагалась компенсация. Он даже сказал, что недобросовестно и жестоко было выбросить на улицу беспомощного калеку, пострадавшего на производстве, и добавил, что случай с Джексоном не единственный: компания на все пойдет, чтобы не дать рабочему компенсации за увечье.

      – Это стоило бы акционерам не одну сотню тысяч в год, – сказал он.

      Я вспомнила дивиденды, выплаченные нам последний раз: свое нарядное платье, книги, купленные для отца; вспомнила слова Эрнеста о том, что платье у меня залито кровью рабочих, – и внутренне поежилась.

      – В своих показаниях вы умолчали о том, что Джексон пострадал, желая спасти машину от поломки, – сказала я.

      – Да, умолчал. – Смит сурово стиснул губы. – Я сказал, что Джексон поплатился за собственную небрежность и что компания тут ни при чем.

      – Он действительно проявил небрежность?

      – Называйте как хотите. Человек не в силах выдержать такую работу. У него сдают нервы.

      Я невольно заинтересовалась Смитом. Он и в самом деле не был похож на простого рабочего.

      – Вы, по-видимому, образованнее многих рабочих, – сказала я.

      – Я получил среднее образование, – ответил Смит. – Пока учился, работал дворником. Собирался и в университет. Но после смерти отца пришлось все бросить и пойти работать. Моей мечтой было стать натуралистом, – смущенно прибавил он, словно признаваясь в непозволительной слабости. – Я очень люблю животных. А вот пришлось поступить на фабрику. Потом стал мастером, женился, пошли дети, то да се – словом, я уже себе не хозяин.

      – Что вы этим хотите сказать? – спросила я.

      – Я объясняю, чем вызвано мое поведение на суде, почему я согласился дать требуемые показания.

      – Кто их от вас потребовал?

      – Полковник Ингрэм. Он научил меня, как отвечать на суде.

      – И это погубило Джексона?

      Смит кивнул. По лицу его расползался темный румянец.

      – У Джексона жена и трое детей, он их единственный кормилец.

      – Знаю, – спокойно подтвердил Смит, хотя лицо его все больше багровело.

      – Скажите, – продолжала я, – трудно вам было из человека, каким вы были, скажем, в старших классах, превратиться в такого, который способен так держаться на суде?

      Внезапность