Железная пята. Люди бездны. Джек Лондон

покажу их вам, – спокойно сказал Эрнест. – Можете располагать мной. Я проведу вас через ад.

      – Хорошо. И тогда я буду протестовать. – Епископ выпрямился в своем кресле, его кроткое лицо выражало решимость воина. – Церковь больше не будет безмолвствовать!

      – Вас лишат сана, – предостерег Эрнест.

      – Я докажу вам обратное, – ответил епископ. – Если все, что вы говорите, правда, я докажу вам, что церковь заблуждалась по неведению. Мало того, я уверен, что все ужасы нашего промышленного века объясняются полным неведением, в коем пребывает и класс капиталистов. Увидите, как все изменится, едва до него дойдет эта весть. А долг принести ему эту весть лежит на церкви.

      Эрнест рассмеялся. Грубая беспощадность этого смеха заставила меня вступиться за епископа.

      – Не забывайте, – сказала я, – что вам знакома только одна сторона медали. В нас тоже много хорошего, хоть мы и кажемся вам закоренелыми злодеями. Епископ прав: те ужасы, которые вы здесь рисовали, мало кому известны. Вся беда в том, что пропасть, разделяющая общественные классы, слишком уж велика.

      – Дикари индейцы не так жестоки и кровожадны, как ваши капиталисты, – ответил Эрнест.

      В эту минуту я ненавидела его.

      – Вы нас не знаете. Совсем мы не жестоки и не кровожадны!

      – Докажите! – В голосе его прозвучал вызов.

      – Как могу я доказать это… вам? – Я не на шутку рассердилась.

      Эрнест покачал головой.

      – Мне вы можете не доказывать – докажите себе.

      – Я и без того знаю.

      – Ничего вы не знаете, – отрезал он грубо.

      – Дети, дети, не ссорьтесь, – попробовал успокоить нас папа.

      – Мне дела нет… – начала я возмущенно, но Эрнест прервал меня:

      – Насколько мне известно, вы или ваш отец, что одно и то же, состоите акционерами Сьеррской компании.

      – Какое это имеет отношение к нашему спору? – с негодованием спросила я.

      – Ровно никакого, если не считать того, что платье, которое вы носите, забрызгано кровью; пища, которую вы едите, приправлена кровью; кровь малых детей и сильных мужчин стекает вот с этого потолка. Стоит мне закрыть глаза, и я явственно слышу, как она капля за каплей заливает все вокруг.

      Он и в самом деле закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Слезы обиды и оскорбленного тщеславия брызнули из моих глаз. Никто еще не обращался со мной так грубо. Поведение Эрнеста смутило даже папу, не говоря уж о добряке епископе. Они тактично старались перевести разговор в другое русло, но не тут-то было. Эрнест открыл глаза, посмотрел на меня в упор и жестом попросил их замолчать. В углах его рта залегла суровая складка, в глазах – ни искорки смеха. Что он хотел сказать, какую готовил мне казнь, я так и не узнала, ибо в эту самую минуту кто-то внизу, на тротуаре, остановился у нашего дома и посмотрел на нас. Это был рослый мужчина, бедно одетый, который тащил на спине гору плетеной мебели – стульев, этажерок, ширм. Он оглядывал наш дом, видимо, раздумывая, стоит или не стоит предлагать здесь свой товар.

      – Этого человека зовут Джексон, –