Как Иван-Дурак. Александр Суханов

тоже редко запоминал, что мне снилось, до последнего времени. Не знаю, что там в моей голове перещёлкнуло, но стали мне тут сны сниться другие: в цвете, со звуком и, главное, с моим участием. Вроде как я – главный герой! И никто-нибудь, а Иван-Дурак!

      И решил я эти сны записать. Вот, эти записи я и предлагаю на ваш суд.

      Сон 1.Царевна-лягушка.

      Очутился я в какой-то избе: стены бревенчатые, окна из мозаики. Стёкла цветные, и что за окном делается – понять невозможно. Ясно только, что темно. А вот ночь, вечер или утро раннее – никак не угадаешь! И часов нет.

      Огляделся я: вроде, дом не из бедных, размерчик побольше моей однокомнатной квартиры вместе с кухней и санузлом, на стенах ничего нет. Зато есть стол, на котором чистенькая скатерть, вокруг стола скамейки, как будто только вчера сделаны или отмыты, или правда новые. На полу тоже ничего, в смысле ковров нет, даже половиков не постелено. Есть ещё русская печь, в ней потрескивают поленья.

      В доме тепло, а я в полушубке да в валенках стою. Куда-то собрался или вернулся откуда-то?

      И что я тут делаю? В руке моей что-то скользкое и холодное. Поднёс к глазам – и тут же отбросил от себя: чья-то шкура, гадость! Фу! Вытер руки о штаны – ничего не произошло. Собрался с духом и снова взял в руки «это», внимательно разглядел. Похоже на лопнувшую детскую надувную игрушку, вроде даже на лягушку, только большую. И кто тут в игрушки играет? Признаков, что тут живут дети – нет. Да и вообще, как тут живут? Только поесть приходят?

      Кстати, а что в печи? Я подошёл к печке и схватился за крышку, прикрывающую пылающее нутро. Через секунду я орал не совсем цензурные выражения, одновременно дуя на обожженную ладонь. Когда рука перестала ныть, я попытался найти какую-нибудь тряпку, чтобы открыть вредную заслонку. Но ничего в поле видимости не обнаружил, кроме скатерти на столе. Но она такая белая, жалко пачкать.

      И тут я снова заметил злополучную игрушку, всё равно испорчена. Расправив шкурку, я обмотал ею руку, и наконец-то потянул на себя крышку. Внутри догорали дрова. Там же стояла пара чугунков. Нос уловил аромат то ли каши, то ли щей. А потом появился противный запах паленого мяса. Это я горю? Но нет, не я. Это дымилась игрушка – лягушка. Поставив крышку рядом с печкой на пол, я поглядел на дымящиеся остатки в руке. Мало того, что она лопнула, так теперь ещё и прогорела в двух местах. Что с ней делать? Правильно, – выбросить. А где у нас мусор? Нету! Заглянул под стол, лавки, за печь – ни намека на мусорное ведро. И тут меня осенило – в печь! Раз гореть может, то пусть горит. И шкурка полетела в угли, где очень даже красиво вспыхнула.

      Теперь можно и перекусить. Что там в горшках? От вкусных ароматов проснулся аппетит. Я даже не помнил, когда я ел в последний раз. А как я эти горшки достану? Самому, что ли в печку залезать? Пришлось снова начинать осмотр жилища, тут мне на глаза попались какие-то рога на палке. Что-то знакомое всплыло в памяти: такой штукой моя бабушка из печки доставала глиняные горшки – кажется, ухват называется. Я взял эту незамысловатую «приспособу» и стал пытаться зацепить один из находящихся в пекле горшков. После нескольких попыток у меня получилось! Вот он, родимый, полный каши. Тут нарисовалась другая проблема – чем есть, не руками же? Горячо ведь.

      Опять осмотр. Ни на столе, ни на лавках посудой не пахло. В смысле, не было её там: ни шкафчиков, ни полочек тоже. В конце концов, я обнаружил внизу печки углубление, которое прикрывала белая занавеска – там-то и притаились чашки и ложки, деревянные. А мне по барабану, главное они имелись, и голодным я не останусь. Я быстро начерпал полную чашку каши и уселся за стол. Раздеваться не стал, мало ли что. Только шапку лохматую снял.

      Не успел я отправить в рот первую ложку, как дверь (как я её раньше не заметил) распахнулась, и в помещение вместе с холодными клубами воздуха ворвалась фурия. Вообще-то это была женщина, но в таком состоянии, что только фурией её и можно назвать. Заметив меня за столом, мирно уплетающего местный кулинарный изыск, она шумно выдохнула, стащила с головы шерстяной платок, и шлёпнулась на лавку напротив меня.

      – Ешь, значит?

      – Угу, – выдавил я из себя, с полным ртом много не поговоришь.

      – А на пиру у батюшки невкусно было? Ты зачем с пира сбежал?

      – Так это, оголодал. Кашки простой захотелось.

      – Ты мне тут зубы не заговаривай, муженёк мой ненаглядный! Быстро отвечай, почему меня одну бросил?

      – Да не бросал я вас, дамочка! Вообще, в первый раз вас вижу.

      Не надо было мне так говорить, ой не надо! Правда – она не всегда хороша, особенно, если с женщиной говоришь. Им ведь надо не правду услышать, а то, о чём они хотят слышать. А это почти всегда очень разные вещи. Вот и сейчас до меня дошло с глубоким опозданием, что меня только что мужем назвали. Я внимательно присмотрелся к предъявительнице прав на мою руку и сердце: на вид лет двадцать, фигуристая, на лицо тоже нестрашная, когда не злится.

      А мне-то тут сколько лет? Даже зеркала ни одного, чтобы хоть визуально прикинуть. Ещё эта лягуха надувная.... До меня стало доходить: я что, в сказке что ли? А эта тётка – сама Василиса? Так, всё – рот на замок, ушки