Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий. Ю. В. Кривошеев

летопись лаконично и настойчиво проводит мысль о единении братьев, но не об их раздорах или о столкновении городских общин. Этому дали объяснение А. Н. Насонов, М. Д. Приселков, Ю. А. Лимонов. Согласно их мнению, в Лаврентьевской летописи отложилось летописание князя Константина. Княжеский летописец тщательно сглаживал негативные моменты, относящиеся к Константину и ростовцам. Напротив, в двух указанных летописях события изложены объективнее и полнее, что связано с их владимирской ориентацией [Приселков 1940: 87; Насонов 1924: 23–26; 1940: 193, 222, 229; Лимонов 1967: 165–167].

      28

      Как отметил М. Н. Тихомиров, «время Ярослава Всеволодовича было эпохой наибольшего, хотя и кратковременного процветания Переяславля, сделавшегося на этот раз стольным городом сильного князя» [Тихомиров 1956: 415]. Думается, однако, что главной причиной его взлета явилась организационная (и в политическом, и в военном смысле) зрелость городской общины.

      29

      Участником владимирского веча, поведавшим «емоу вся бывшаа въ граде Володимири» [Летописец Переяславля Суздальского: 110].

      30

      Полностью соглашаемся с И. Я. Фрояновым и А. Ю. Дворниченко, считающими, что «участие “воев” в княжеских “которах” нельзя расценивать только в качестве поддержки, оказываемой населением того или иного города своим князьям, ибо в нем находила отражение межобщинная борьба, получившая широкое распространение в древнерусской жизни. Поэтому изучение межкняжеских конфликтов невозможно вести, отвлекаясь от соперничества и противоборства древнерусских городских общин, городов-государств. Нарушая данный принцип, мы неизбежно придем к односторонним выводам, искажающим историческую реальность» [Фроянов, Дворниченко 1988: 204].

      31

      Юрьев-Польский в дальнейшем не участвовал самостоятельно в межгородской борьбе, видимо, находясь в полной зависимости от города Владимира. Эта же зависимость, усугубляющаяся географической близостью Юрьева к Владимиру, возможно, и послужила одной из причин бегства князя Владимира в Москву.

      32

      И в более ранней своей работе он писал, что «действия Владимира отнюдь не были его внезапной авантюрой. Он опирался на самих москвичей и хотел прочно утвердиться в Москве» [Тихомиров 1947: 18). К этому следует лишь добавить, что «сам факт появления “удельных” князей – знак не столько роста княжеской семьи, сколько возросшей самостоятельности пригородов. “Удельные князья” выступают, несомненно, как выразители интересов местных городских общин. Внешне это выливалось в военные столкновения» [Фроянов, Дворниченко 1988: 199].

      33

      В отечественной историографии ряд исследователей полагали, что Кострома в начале XIII в. относилась к Ростову, видя ее среди пяти городов, «данных» Всеволодом Константину [Корсаков 1872: 137 и др.; Козловский 1840: 9; Кизилов 1982: 46]. Однако более распространенным является мнение, что Кострома находилась в это время под эгидой Владимира [Миловидов 1886: 24–26 и др.; Экземплярский 1891: 66; Пресняков 1918: 43; Кучкин 1984: 100; Рябинин 1986: 99]. К Владимирской волости относилась и Соль Великая, а к Переяславской – Нерехта [Кучкин 1984: 100; Рябинин 1986: 99).

      34

      Представляется,