Убийство Маргарет Тэтчер (сборник). Хилари Мантел

все двери в этом доме, кто-то снял с петель, причем не целиком; они держались на одних нижних петлях, и оттого распахнутые дверцы казались подобием крыльев какого-то ветхого летательного аппарата.

      Первого августа мы вылетели из международного аэропорта имени короля Абдель Азиза во время грозы; полет выдался малоприятным из-за тряски. Интересно, как там Мэри-Бет? Надеюсь, мы с нею снова увидимся. Впрочем, в глубине души я рассчитывала, что она исчезнет из моей жизни вместе с Иджазом.

      В Джидду я возвратилась в самом конце ноября, удостоверившись, что мой дописанный роман попал к агенту. Помнится, прямо перед отъездом в отпуск я столкнулась с соседкой-саудовкой, молодой матерью, которая посещала литературные курсы при женском университете. Образование для женщин считалось роскошью, этаким изыском, способом мужчины побахвалиться широтой своих взглядов; Мунира еще даже не начинала выполнять домашние задания, и я приноровилась поздним утром подниматься в ее квартиру и делать эти задания для нее, пока она сидела на полу в неглиже, смотрела по телевизору египетские мыльные оперы и лузгала семена подсолнечника. Мы трое, Ясмин, Мунира и я, стали своего рода «утренними подружками»; пусть наблюдают за мной, думала я, пусть обсуждают меня, когда я ухожу. Для нас с Ясмин было гораздо проще подняться к Мунире, потому что ей, чтобы спуститься к нам, следовало закутаться с головы до ног в паранджу и абайю; мало того, ее ожидала коварная и непредсказуемая лестничная площадка, эта общественная территория, куда любой мужчина с улицы мог заглянуть и крикнуть: «Привет!» Ясмин была стройной и изящной, как принцессы на персидских миниатюрах, – моложе меня, безупречно soignee[4], безукоризненно чинная, сплошные хорошие манеры и подобающее воспитание. Девятнадцатилетнюю Муниру отличала естественная, природная красота – белая кожа, густая копна волос, которые потрескивали от статических разрядов и жили, казалось, собственной жизнью; смеялась она хрипло и громко. Они с Ясмин сидели на подушках, но мне выделяли стул – и настаивали, чтобы я сидела именно на стуле. Ради меня они заваривали «Нескафе», хотя я предпочла бы местное варево с илистым привкусом. Кофеин – грубое, но эффективное средство против мигрени; порою по ночам, изнывая от бессонницы, я бродила по квартире, отталкиваясь от стен, и только рассветная молитва отсылала меня в постель – в думах о книгах, которые я могла бы написать.

      Иджаз позвонил в мою дверь 6 декабря. Он был несказанно рад увидеться со мной после моего долгого отпуска; лучась улыбкой, он сказал: «Теперь вы с Пятнышки одно лицо». Я ощутила укол тревоги; ничего подобного он раньше себе не позволял. Я постройнела, по его словам, и выглядела отдохнувшей – курс поглощения пилюль наконец-то завершился, плюс я какое-то время провела на солнце. Думаю, причина именно в этом. Но он не согласился: «Нет-нет, в вас что-то изменилось». То же самое заявила одна из «компанейских» жен. Она наверняка решила, что я после долгих страданий таки сумела зачать.

      Я

4

Зд. «холеная» (фр.).