Чужая курица. Избранная проза. Дмитрий Гавриленко

и коллег, и директора школы. Я назвал ему директорский номер, но на этом мои мытарства не закончились, словно какая-то липучка держала меня здесь. Дежурный протянул мне лист бумаги и чернильную подушечку, что едва не выбило меня из равновесия. Задержание – это одно дело, отпечатки пальцев, по моим представлениям, совсем другое, ни в какие ворота оно не лезет.

      – А это ещё зачем? – спросил я.

      Как ни старался, не смог скрыть своего недовольства. Не дал ли им тем самым повод канителиться бесконечно? Про себя я думал: чем невозмутимей здесь буду, тем быстрее выйду отсюда. Тут уже вспомнил и про адвоката, и про мускулистого дальнобойщика. Стал ли бы здесь дальнобойщик бузить? Скорее всего, стал бы; видать, характер у него такой стервозный. Вот освободился ли – неизвестно. В сетях лучше не рыпаться, потому что ещё сильнее запутываешься. Упустишь погожий денек – он улетит, а завтра не вернется.

      Я просмотрел записи дежурного, расписался в протоколе, поставил с каждого пальца фиолетовый отпечаток. Получая назад бумаги, старший лейтенант ответил, наконец, на мой вопрос.

      – Если вас убьют на огороде, то мы по отпечаткам идентифицируем вашу личность.

      Он так легко сказал «идентифицируем», будто ему приходилось произносить это слово ежечасно. А мне стало малость не по себе. Моя милиция кого бережет? Президента или его высокого гостя? Но я тоже, если брать масштабы огорода, человек. Во всяком случае, меня побаиваются вороны и зайцы. Я могу уничтожить тлей на огурцах, гусениц на капусте. Конечно, это мелко, незаметно, хотя я тоже своего рода Верховный главнокомандующий. И откуда же тогда равнодушие к моей судьбе? Плюнуть и растереть? Так назло всему буду держать порох сухим, почву влажной, несмотря на то, что светлые глаза напротив стали очень серьезными. Посмотрим, чьё оружие сильней, раз уж кому-то угодно выбрать число из двух двоек, неприятных мне как бывшему школьнику и как нынешнему учителю. Не такой я наивный, как думаешь ты, старлей! Он уже кивает мне головой, слово в знак солидарности с моими мыслями:

      – Направо умывальник, помойте руки.

      Я оставил портфель на скамье, на которой сидел, а сам отправился на поиски умывальника. Вот он, миленький: чист, словно только что из магазина, даже недостача освещения не может скрыть его блеск. Осматриваюсь в поиске мыла – этой роскоши не оказалось. Нет – и не надо. На огороде сегодня покопаться не успел, чернила же с его помощью не отмыть. Ополоснул руки водой – клеймо все равно осталось. В древности рабов клеймили, нынче всех подряд. Но это субъективное ощущение, мне клеймом и слишком броская татуировка кажется. По большей части, клеймятся добровольно. Клеймо есть, рабовладельца ищем. Я искать рабовладельца не намерен.

      Возле моего портфеля стоял человек. Невысокого роста, в штатском костюме. Что-то в нем было стальное: может быть, в покрое серого костюма, может быть, во взгляде. Он напомнил мне визитера, посетившего