Кровь и мёд. Шелби Махёрин

поджидала нас на краю Ямы, раскрасневшись и сверкая глазами. Казалось, она вот-вот начнет выдыхать огонь.

      – Где вас… – Она осеклась, увидев, что мы растрепаны и полуодеты. Рид до сих пор не зашнуровал штаны и поспешил сделать это только теперь. – Остолопы! – взвыла мадам Лабелль так громко, пронзительно и визгливо, что парочка горлиц неподалеку взмыли в небо. – Бестолочи! Безмозглые упрямые дети! Вы способны думать хоть чем-нибудь, что находится выше пояса?

      – Когда как.

      Я направилась к своему спальному мешку, таща за собой Рида, и набросила ему на плечи свое одеяло. Он был все еще слишком бледен, едва дышал. Затянул под одеяло и меня, в благодарность слегка коснувшись губами моего уха.

      – Хотя слышать, как хозяйка борделя взывает к людской целомудренности, по меньшей мере странно.

      – Ну не знаю. – Бо взлохматил пятерней и без того взъерошенные волосы. Он все еще был сонным. – В кои-то веки такое целомудрие я счел бы весьма… мудрым. А из моих уст эти слова что-то да значат. – Он изогнул бровь, посмотрев на меня. – Поразвлеклись-то вы хоть неплохо? Хотя нет, лучше не рассказывай. Будь это с кем угодно, кроме моего брата, может, я бы и послушал…

      – Затихни, Бо, и разожги лучше огонь! – рявкнула Коко, оглядывая меня с ног до головы и хмурясь. – Это что, кровь? Ты ранена?

      Бо всмотрелся в меня повнимательней и кивнул. Костер разжигать, однако, он не спешил.

      – Выглядишь не лучшим образом, сестрица.

      – Она тебе не сестрица, – прорычал Рид.

      – И хуже тебя она выглядеть уж точно не способна, – добавила Коко.

      Бо хмыкнул и покачал головой.

      – Что ж, полагаю, каждый имеет право на мнение, пусть даже ошибочное…

      – Хватит! – Мадам Лабелль, которая своими недовольствами уже изрядно меня утомила, всплеснула руками и смерила нас обоих суровым взором. – Что произошло?

      Бросив взгляд на Рида – который напрягся, будто мадам Лабелль ткнула его кочергой, – я быстро пересказала события у ручья. Обо всем интимном я умолчала, но Бо все равно застонал и откинулся на спину, натянув одеяло на лицо. С каждым моим словом лицо мадам Лабелль каменело все больше.

      – Я пыталась поддерживать четыре узора сразу, – сказала я резко, глядя, как она негодующе щурится и багровеет. – Два для дыхания и два для слуха. Этого оказалось слишком много, и на подогрев воды меня просто не хватило. Я надеялась, что продержусь, пока шассеры не уйдут. – Я неохотно бросила взгляд на Рида, который упорно смотрел себе под ноги. Он уже вернул балисарду в ножны, но продолжал сжимать ее, так крепко, что побелели костяшки. – Прости, что не сумела.

      – Ты не виновата, – пробормотал он.

      Мадам Лабелль продолжала напирать безо всяких церемоний:

      – Что стало с шассерами?

      Я снова посмотрела на Рида, готовясь солгать, если будет нужно.

      Он ответил за меня глухим голосом:

      – Я их убил. Они мертвы.

      Наконец – наконец-то – лицо мадам Лабелль смягчилось.

      – А потом на берегу он отдал