Дружелюбные. Филип Хеншер

говорит?

      – Он весь в себе. Я говорил с другим врачом. Как только поражаются кости, болезнь становится неизлечимой. Но это не значит, что ей осталась пара недель. То есть нестись сюда сломя голову не надо.

      – Приеду, как только смогу. Она же пока в больнице?

      – Ну, не насовсем. Хотя дело и в этом тоже. Папа тут меня действительно напугал. Сказал, что намерен с ней развестись. Говорит, мол, последний шанс… ну, не знаю… на то, чтобы она умирала без иллюзий насчет их брака. И он не шутит.

      – Не может быть! – Лавиния была ошарашена. – А она что говорит?

      – Она одурманена морфином. Так что ничего вразумительного, но ведет себя с ним так же по-свински, как и он с ней. Он ей скажет – по крайней мере, грозится. Он сообщил мне об этом в воскресенье вечером и теперь упоминает каждый день в подробностях: как выглядит процедура, кто ею занимается, нужен ли ей собственный адвокат. Честно говоря, кажется, у него по этой причине появился интерес к жизни.

      – А что остальные?

      – Я им еще не рассказывал. Еще не хватало, чтобы примчалась в своем «ягуаре» Блоссом и начала всех мирить.

      Она положила трубку, и тут же Соня начала мурлыкать про «дожди в Испании». Должно быть, ей не терпелось сделать это раньше, но она не хотела мешать Лавинии говорить по телефону.

      – И он совсем не умел петь! – злорадно заявила она. – Странное решение – взять на эту роль человека, который совсем не умеет петь.

      – Ты сейчас о чем?

      – Рекс Харрисон умер, – ответила Соня. – Ты разве не видела? Кругом в новостях вспоминают, какой он был замечательный. Смешно. У него был отвратительный характер, и он им славился. Тем не менее – дажди в Эспании. – Она без предупреждения перешла на отвратительный деланый простонародный выговор. – А п’вавда в’ша мама звала папу «диот’м»?

      – Может, и назвала разок, – отмахнулась Лавиния. – И я была бы тебе очень признательна…

8

      На следующий день Лео обнаружил, что его отец снова ушел за продуктами в «Маркс энд Спенсер». Он выглянул во двор и увидел Аишу – в ослепительных белых брюках и полосатой блузе в матросском стиле, она поливала из шланга цветы в палисаднике, осыпая розовые азалии и белые рододендроны грудами сверкающих брызг. Девушка сказала, что с удовольствием его подвезет. Это, дескать, самое малое из того, что она может сделать. Выражения ее глаз он не видел: пол-лица скрывали эффектные очки в стиле Джеки О, точно черные круги – глаза панды. В конце концов, сегодня дома ей делать нечего, зато есть в той части города, куда надо ему, – давнее обещание, она и так уже откладывает не одну неделю. В такой одежде явно непрактично возиться в саду или заниматься чем-то вроде этого, но она так улыбалась ему – да еще так одетая, – что Лео не смог найти причин отказаться от предложения подвезти его до больницы.

Мама и Лавиния

      Это случилось в 1968-м, ну, может, в шестьдесят девятом, не позже. Потому что это связано с доктором Марио. Если она и пошла в школу, то за неделю или две до случившегося, так что Лавинии было четыре или пять, никак не больше. Помните доктора Марио? Блоссом