От тюрьмы до киббуца и другие приключения. Вячеслав Гуревич

тебе счастья выйти поутру из дома за кофе и газетой, позевывая и почесываясь. У меня буквально кружилась голова от близости свободы – я уже унюхивал кофе, я чувствовал газетную тушь на кончиках пальцев, – я уже не читал, что я там подписывал, что было ошибкой настолько типичной, что чего о ней говорить. И правда, если бы я читал то, что я подписывал, это сберегло бы мне разочарование, постигшее меня минутами позже.

      – Суд-то занят сегодня, а? – пробормотал я охраннику, пока мы стояли снаружи в ожидании фургона. – Мы же в суд едем, так?

      Он посмотрел на меня как на идиота. К сожалению, этот взгляд мне хорошо знаком.

      – В «Ребиббию» тебя везут. Другая тюрьма, – добавил он, правильно истолковав мое выражение. – Тебе там понравится. Все лучше, чем здесь.

      – Другая тюрьма??? – С тем же успехом он мог меня зарезать прямо тут. – Но почему меня переводят?

      Классическое итальянское плечепожатие:

      – Eh.

      Кто знает? Chissà?

      ***

      Итак, в состоянии контузии я погрузился в полицейский фургон, совершенно не понимая, что происходит. Должен сказать, что шок прошел скоро. После недели в объятьях итальянского правосудия я уже не был таким психологическим слабаком, как раньше, и даже эти неприятные перемены я пережил без приступа паники. Я знал, что все же меня не ведут на расстрел, не отсылают в Союз, меня не похищает мафия, КГБ или Министерство марсианской мортаделлы. Я был жертвой общеабсурдного состояния итальянского правосудия №1234, и я воспринимал это как норму. Задавать вопросы охранникам было бесполезно, а добиваться ответов просто опасно. Да, ситуация была абсурдной, но не более чем паста с фасолью в девять утра.

      «С другой стороны, – подумал я (то есть мог бы подумать, потому что, скорее всего, это я думаю сейчас), – поддержание состояния абсурдности в жизни заключенных может быть более эффективным путем добиться их повиновения („угнетать“ их, если вам не обойтись без теорий классовой борьбы), чем установление правил и неукоснительное им следование». Когда в системе правила и наказания произвольны, заключенный должен предполагать, что возможно все, и это пугает его еще больше, а чего еще надо системе, кроме страха заключенных? На практике, впрочем, те, кто придумал эту систему, вряд ли продумали все это так уж тщательно; они были такими же рабами своих собственных этнических или социальных представлений. То, что со мной происходило, было трудно себе представить в Скандинавии, но в России – запросто.

      Все это навсегда останется кучей праздных заморочек, порожденных скукой и попытками не сойти с ума по дороге из РЧ в «Ребиббию». Впоследствии я никогда не думал об этом, никогда не пытался поставить разные тюремные мемуары бок о бок для сравнения, никогда не зарывался в пенологические трактаты. Причина, почему меня в последнюю минуту перевели в другую тюрьму, останется одной из многих загадок в моей жизни, и я с этим примирился. Я был слишком счастлив