Смертный бессмертный. Мэри Шелли

что хотела бы увидеть во сне; мало-помалу мысли ее начали путаться; сейчас она еще на ложе Святой Екатерины, внизу шумит Луара, и воет над головою свирепый ветер – а в следующий миг… Куда же унесло ее забытье? Какие сны послала ей святая – ввергла ли в бездну отчаяния или даровала блаженство?

      А тот, кто сидел в лодке над обрывистой кручей, над темной водой, не отводил глаз от уступа: тысячи страхов надрывали ему сердце, почти заглушая слабый голос надежды. Он думал опередить свою возлюбленную, но когда понял, что времени не остается, прыгнул в лодку и помчался за нею следом; весла он приказал обернуть тряпками, чтобы Констанция не услышала плеска, и не откликнулся на ее голос, страшась навлечь ее гнев и приказание вернуться. Он видел, как она вышла из пещеры, и вздрогнул, когда она облокотилась на утес. Видел, как она, в белом платье, шагнула вперед и легла на узкий уступ.

      Нет усерднее часовых, чем влюбленные. Он знал, она думает о нем – и это сознание наполняло его грудь противоречивыми чувствами: любовь, любовь к нему привела ее на это гибельное ложе; теперь она со всех сторон окружена опасностями; все в ней умолкло, кроме тихого голоса сердца, нашептывающего сны, которые решат их судьбы. Быть может, она уже спит – но он не заснет до утра. Тянулись ночные часы: то воссылая молитвы к Небесам, то разрываясь между страхом и надеждой, сидел в лодке Гаспар и не сводил глаз с белого пятна на темном уступе.

      Что это, рассвет пробивается сквозь тучи? А ему казалось, что эта ночь никогда не кончится! Спала ли она? Какие видения – во благо или на горе – посещали ее сон? Гаспар не мог больше ждать. Приказав своим гребцам дожидаться его внизу, он бросился вперед, стремясь взобраться на кручу. Напрасно они предупреждали его об опасности, да что там – о невозможности такого предприятия: смело хватался он за обветренные уступы и ставил ногу туда, где, казалось, для ноги места не найдется. Впрочем, склон был не слишком крут: опасность ложа Святой Екатерины происходила лишь от того, что человек, спящий на таком узком уступе, рисковал свалиться в реку. Все выше поднимался Гаспар по крутому склону: наконец он схватился за корни дерева совсем рядом с заветной целью. Цепляясь за его ветви, встал он на самом краю ложа, рядом с изголовьем, где покоилась непокрытая голова его возлюбленной. Руки ее были сложены на груди, темные волосы, разметавшись, прикрыли шею и щеку, на лице читалась безмятежность: Гаспар видел пред собою воплощение Сна во всей его невинности и беззащитности. Все волнения улеглись, и грудь Констанции теперь ровно вздымалась. Если бы поднять ее скрещенные руки, казалось, Гаспар смог бы увидать биение сердца. Ни одна мраморная статуя, изваянная искусным художником, не была столь прекрасна – ибо в этом нежном теле обитала душа правдивее, добрее и самоотверженнее всех, что когда-либо согревали человеческое дыхание.

      С глубоким чувством смотрел на нее Гаспар. Какой надеждою наполняла его эта ангельская безмятежность! Вот на губах ее показалась улыбка – он и сам невольно улыбнулся и поздравил