Дачное общество «Ностальжи». Рассказы. Алексей Смирнов

отпуска. Он завтра исчезнет.

      Папкин передал ей бутылочку.

      Толик нахмурился, зачмокал; Мамкин приподняла донышко пальцем, чтобы молоко закачивалось быстрее.

      Папкин отвернулся.

      – Нет, ты смотри, – пропела Мамкин, и в ее пении было больше истерики, чем в смехе. – Это твоя работа. Ты нашел фасилитатора.

      – Я найду его снова, – в сотый раз пообещал Папкин.

      – Ищи сколько влезет. Скоро ты будешь свободен. Не надо ходить в садик, нянчиться…

      – Заткнулась бы ты.

      – Сука.

      Папкин сжал кулаки. Мамкин довольно улыбнулась.

      Толик, прощально чавкая, отвалился от бутылочки. Мамкин машинально оценила, сколько он выпил.

      – Умница, – похвалила она: тоже автоматически. – Ложись, отдыхай.

      Папкин ущипнул себя за руку. Он много раз читал, что так полагается делать в различных сомнительных ситуациях. В момент щипка он некоторым образом следил за собой со стороны.

      «Что я ерундой занимаюсь?»

      Он пригляделся к стенам, углам, затененным нишам. Ему казалось, что он сумеет уловить нечто – движение воздуха, вибрацию, скользкую тень. Где-то прячется живой насос. Иначе куда все девается?

      – Сходи в аптеку, – приказала Мамкин, поправлявшая Толику одеяло. – Купи побольше ваты, бинтов. Что-нибудь от боли, но не анальгин, покрепче. Йод у нас есть.

      – Что это ты надумала?

      – Я надумала? Это ты не додумал. Нам гарантировали статус кво.

      – Сам знаю, не глупея тебя. Он не уточнил, на какой момент.

      – Узнаешь в ближайшем будущем.

      – Меня смущает слово «будущее».

      – Тебя ничего не смущает. Водку жрешь, сволочь, с утра до вечера, а я крутись.

      9

      Папкин метнулся к окну. Мамкин так орала, что он боялся свидетелей с улицы. Действительно, под окнами остановились две чинные дамы. Какая-то часть Папкина, назвавшего про себя их дамами, привычно позлорадствовала: определение было формальным, поверхностным.

      – Помоги же ему! – прохрипела Мамкин.

      Папкин не шевельнулся.

      – Расслабься, – процедил он ледяным голосом. – Он справится, можешь не волноваться. Этот не пропадет.

      Он продолжал смотреть в окно. За спиной раздавалось настойчивое хлюпанье; Мамкин взрыкивала, то и дело срываясь на пронзительный визг.

      Папкин взглянул лишь однажды и больше не пытался. Он успел заметить половину Толика, который отталкивался ручками и забирался в окровавленную Мамкин. Толик молчал, глаза его были крепко зажмурены. Он был мокрый, фиолетового цвета, весь в складках.

      – Подтолкни же, – взывала Мамкин. – Сейчас голова пойдет!

      Папкин молчал.

      Толик сделал отчаянный рывок. Головка по уши втянулась в промежность. Кожа Мамкин натянулась и лопнула. Не глядя, та протянула руку и принялась пальцами уминать осклизлое темечко.

      – Все? – осведомился Папкин. К двум дурам подошла третья; все трое с любопытством поглядывали на окно, в котором торчал окаменевший Папкин.

      – Ай! Ай! – закричала Мамкин.

      Тряпки