1812—1814: Казаки. Киноэпопея. Салават Асфатуллин

Буранбай. – У кого нет Родины, тому все равно кому служить, – лишь о деньгах мечтает. Такие люди – перелётные птицы, их к теплу тянет. Это мне, и в лютые морозы башкирская земля мила!..

      Майор не смог сдержать улыбки, но тут же опомнился и строго предупредил:

      – Не распускай язык, есаул, а то несдобровать. Барклай де Толли – опытный генерал и враг Наполеона.

      – Я не распускаю язык, а уверен, что немец Барклай не болеет за русские сёла и города.

      – Да при чем тут нация? К тому же Барлай не немец, а шотландец. Ты, есаул, тоже не русский, но честно воюешь за Россию.

      – Нечего меня с немцем равнять! – вспылил Буранбай. – Всё одно – немец! Русский и башкир – два разных пальца, но одной руки.

      – Отчего же тогда башкиры столько раз бунтовали? Не ты ли, поэт и певец, славишь в песнях бунты Саита, Алдар-Кусима, Батырши, Карасакала, Салавата?

      «Башкир – крещёный, конь лечёный – одна цена! – подумал Буранбай. – Не понять тебе душу джигита!..» И говорит пылко, убеждённо:

      – Не путай, майор, чёрное с белым. Башкиры бунтовали против хищничества, грабежей заводчиков, купцов, чиновников. Сколько они земли отобрали у башкир? Как же после этого не бунтовать?! Ведь по договору с «белым падшой» земля должна оставаться в общинной собственности башкир. Для башкира бунт – не сабантуй, а кровь. За бунт тысяча семьсот тридцать пятого года сожжено свыше пятисот аулов. За бунт сорокового года сажали на кол, подвешивали за ребра, рубили головы тысячам. Свыше трёх тысяч джигитов сослали в Сибирь. В сорок первом году семнадцать тысяч башкир насильно крестили. Буранбая так и подмывало спросить: «Не твоих ли дедов-отцов, майор, тогда окрестили?»

      Лачин остановил Буранбая в очередной раз, сказав:

      – Не горячись, есаул! Теперь не время вспоминать былые обиды. Французов надо бить покрепче!

      – Ты прав, майор, – принудил себя к спокойствию Буранбай. – Свой воинский долг перед Россией я выполню честно!

      Назначение Кутузова главнокомандующим было и стратегически, и политически оправданно, потому что Барклай, будь он хоть трижды прав, не имел доверия к себе ни в армии, ни в народе. «Подвиг Барклая де Толли велик, участь его трагически печальна и способна возбудить негодование в великом поэте, – пишет Белинский, – но мыслитель, благословляя память Барклая де Толли и благоговея перед его священным подвигом, не может обвинять и его современников, видя в этом явлении (в замене Барклая Кутузовым) разумную и непреложную необходимость».

      Его назначение главнокомандующим русскими армиями обрадовало почти всех, даже Наполеона, который, кстати, высокого мнения о своём новом противнике. «Узнав о прибытии Кутузова, он, говорит о Наполеоне Арман де Коленкур, – тотчас же с довольным видом сделал отсюда вывод, что Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление: он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву, потому – что находится уже слишком близко к этой столице, чтобы спасти её».

      Сам же