Опасный менуэт. Адель Алексеева

нарисовал учителя, чертежника, опускающего длань на голый зад воспитанника, учитель узнал себя и еле-еле оструганной палкой раз десять огрел сорванца, так что потом из мальчонка полвечера вытаскивали занозы.

      Часто забегал Михаил в комнату, где в углу голубел-синел-вертелся глобус. Что-то екало у него в груди, не может Фортуна летать на крыльях по небу и не заметить его, Мишатку безродного, одинокого! Однако не догадывался он, что судьба – дама весьма капризная, является только по своей прихоти.

      И все же она явилась! Явилась на страстный его зов. Не в виде дамы с крыльями, а в виде громадного барина. Читатель догадался, кого имел в виду автор? Конечно, это был Демидов Прокопий Акинфиевич. Он приехал в Воспитательный дом в бархате, серебре и золоте, и, взглянув на него, воспитанник понимал, что такой важный вид может быть лишь у большого начальника. Выражение лица у барина было любопытствующее и насмешливое, а на лбу торчали две кочки болотные – кустики широко разбежавшихся бровей.

      Смотритель Воспитательного дома раскланялся-расшаркался, но важный великан сразу осадил его.

      – Скажи-ка лучше, кто тут у тебя имеется посметливее. Паренька надо, у которого мысли в голове скоро бегают.

      Привели к Демидову Михаила.

      – Экий ты чумазый, чертенок! А ну, покажи, что умеешь.

      Мишка кувырком перевернулся, на руках походил, на листе бумаги корабль изобразил…

      – А теперь замри на одной ноге. Сколько можешь простоять?

      Замерев на одной ноге, «чертенок» считал про себя: раз, два, три, четыре… До сорока досчитал.

      – Молодец! – заметил барин. – Учить – ум точить. По праздникам и воскресным дням будешь у меня жить.

      Так он оказался во дворце Демидова. Безмерное любопытство, которым наделен был в немалой степени Михаил, обрело великую пищу. Как не дивиться зеленой зале, в которой ветви плакучих берез покрывали белые стены? Как не дивиться стеклянному потолку в другой зале и пышным веерам, торчавшим во все стороны, – оказалось, сие есть пальмы. А цветам, пылавшим алым, синим, розовым, свисающим с многоэтажных полок? Горшкам со сказочными цветками возле стеклянных загородок, отделявших горящие камины?

      Сколько наслушался он разговоров про барина от слуг и лакеев! И не то важно, что дворец его внутри изобиловал золотом и серебром, самородными каменьями уральскими и таинственными каменьями из дальних стран, не то удивляло, что мебель из черного и розового дерева с тончайшей резьбой, даже не то, что полы устланы медвежьими и тигровыми шкурами, а с потолков свешивались клетки с редкими птицами и по залам гуляли обезьяны. И не то даже, что серебряные фонтаны били вином. Непомерно удивляло другое. Слухи о капризах Демидова разносились самые фантастические. Особенно славился барин причудами, они вызывали у челяди оторопь, а у графов и князей слезные обиды и жалобы самой императрице.

      Фрейлина Румянцева, как-то оказавшись в Москве, возымела надобность в пяти тысячах рублей. Не любивший сановных лиц Демидов