Опасный менуэт. Адель Алексеева

у тебя есть кой-какой. Теперь – терпение, учение и труд. Рисуй поболе, краски учись смешивать, чтобы нужный тон получался. Барин твой понимает толк, умен, авось поможет учиться.

* * *

      …На одной из площадей Москвы остановились лошади, соскочил с запяток кареты лакей и закричал:

      – Эй, дворник! Что стоишь? Не видишь, кто прибыл?

      Второй лакей распахнул дверцы кареты. Из кареты вышел грузный человек, можно сказать, великан. Это был Демидов.

      – Чего стоишь, пентюх! – не утихал лакей.

      – Чего изволите, ваша милость?

      – А то надобно, чтобы дворники площади явились сюда!

      Подошли еще два дворника, и Демидов, кивнув им, заговорил. До тех, видимо, не доходил смысл слов, лица их окончательно отупели, и тогда в объяснения пустился лакей.

      – Чего непонятно-то? Барин снимает все комнаты, которые на площадь выходят окнами. Деньги заплатит. Знаете, какие деньги – демидовские! Чтоб к завтрему тут никого не было, никто не жил! Своих гостей принимать будем. – Лакей, впрочем, тоже ничего не понимал, однако глазом не моргнул, не его дело.

      А на следующий день все квартиры, выходящие на площадь, были свободны, и демидовские люди заняли места в комнатах.

      Что же на сей раз удумал изобретатель и чудак? Дело было связано с портретами, которые писал Михаил.

      По возвращении из Петербурга встречен был он барином в гневном расположении духа. С утра Демидов жаловался головою, тем не менее прибыл в Воспитательный дом, выразил шумное недовольство порядками, а главное, встретил там своего недруга Собакина. Под руку попался Михайло, и уж на нем барин отыгрался.

      – Ты по какой причине так долго в Петербурге был? Не для того я тебя посылал, чтобы гулял без ума, дурак!

      – Ваша светлость, но я не более двух месяцев ездил, – пролепетал Михаил.

      – Ага! Мы не виноваты, что были глуповаты?! От кого получал там приметное удовольствие, признавайся! Учился или баклуши бил? Велено тебе было отразить графа Панина, а ты что?

      Михаил вспыхнул, в сердцах схватил баул и давай спешно вытаскивать оттуда один лист, второй, третий… Хозяин оглядел те листы и сразу переменил тон.

      – О, да это он самый, Панин! Узнал! Ай да Мишка, сукин сын! – оглядел его с ног до головы, схватил в охапку и отпрянул. – Ну доставил удовольствие! Молодец!

      Михаил не знал плана действий барина, однако поспешил добавить:

      – Прокопий Акинфиевич, то ж только рисунки, а я из них живописный портрет сотворю, славно будет! Я видел его.

      Демидов сел, подпер рукой голову.

      – Да. Только то, братец, половина дела. А надобна мне еще морда вице-губернатора московского.

      – Собакина? – догадался Миша. – Так я могу, видал его.

      – Вот и сделай.

      – А для чего?

      – Не твоего ума дело! Через неделю чтобы готово, понял? Награду получишь.

      Через неделю перед Демидовым предстали оба портрета. Поставил он их перед собою и оглядел с такой хмуростью и злостью, будто видит заклятых врагов.

      А на другой день, утром, прогуливавшиеся