Я люблю Лондон. Линдси Келк

от ее музыканта? Она поэтому обручилась?

      – Да прекратите, ради Бога! – Они не могли меня видеть, но я не удержалась от того, чтобы вытаращить глаза и энергично махнуть рукой. – Я правда не беременна. Алекс сделал мне предложение не потому, что я залетела. Насколько мне известно, он искренне хочет на мне жениться.

      – Понятно, – процедила мать с едва уловимой ноткой сарказма.

      – Спасибо, мама.

      – Мне брать билет на самолет? Надо лететь и забирать ее? – Папа говорил, по-моему, уже от дверей. – Придется заехать на почту снять доллары.

      – На почту!.. – прошипела мать. На почте тоже обитали ее заклятые враги. – Иди обратно к себе наверх. Она говорит, что не беременна.

      – Пусть это лучше будет правдой, – сказал он достаточно громко, чтобы я слышала. – Она еще не настолько взрослая, чтобы я не мог ее выпороть. И ее музыкантишку тоже.

      Я подавила желание напомнить, что выпорол он меня один раз в жизни, когда в пятилетнем возрасте я наведалась к нему в комнату, вышла в сад и выбросила его лучшие кожаные водительские перчатки в пруд, чтобы избежать поездки к тетке Шейле. Я была нахальная маленькая мисс. Но когда мне было двадцать пять, папа извинился и сказал, что я была права, ибо тетка Шейла, цитирую, «сущая заноза в заднице».

      – А еще я никак не могу понять, с чего ты взяла, что матери лучше узнать о помолвке ни больше ни меньше с музыкантом, которого она, мать, в глаза не видела, потому что он живет за десять тысяч миль, от деревенских сплетниц в провинциальном «Уэйтроузе».

      На это я не нашла что возразить.

      Дело в том, что из-за периодической отмены моих визитов в родительский дом мимолетные придирки к Алексу и его выбору профессии превратились в откровенные нападки. К концу января мать записала его в дитя любви Гитлера и Мика Джаггера. Для большинства людей музыкант – это человек, умеющий играть на музыкальном инструменте. Для моей матери это непременно лживый, бесчестный наркоман, чья единственная цель в жизни – обрюхатить ее бедную глупую дочь и бросить без гроша с героиновыми «дорожками» на руках в придорожном мотеле. Это уже было откровенной натяжкой – Алекс даже от головной боли лекарств не пьет.

      – Ты сказала Луизе раньше, чем родным родителям?

      «Ну, Луиза, – подумала я, – младенец у тебя или нет, но тебе не жить».

      – Слушай, я не то чтобы не хотела тебе говорить, – начала я, решив поменять тактику. И встать с кухонного пола – я ужасно отсидела задницу. – Я просто не хотела сообщать об этом по телефону. Мне это казалось неправильным.

      Оцените, какая я почтительная дочь. Для импровизированного предлога очень даже неплохо. Я на цыпочках прошла к дивану и завернулась в одеяло вместо полотенца. Шикарно.

      – Наверное, потому, что это и вправду неправильно, – ворчливо сказала мать, но у меня возникло ощущение, что наследства меня на этот раз не лишат. – Мы еще даже не знакомы с этим твоим Алексом. Так не годится.

      – Он не «этот мой», он хороший. – Я глубоко вздохнула, представив, как после дождичка в четверг Алекс