Под откос. Дмитрий Грунюшкин

в сторону сразу съежившегося под его взглядом парнишки. – По-русски, говоришь, плохо понимает? Зато говорит очень хорошо. Заруби на своем большом носу, Мамик, что когда-нибудь твой слишком длинный язык тебе отрежут и в задницу засунут, если будешь продолжать так разговаривать.

      Мамик снова начал трясти головой, и опять треснулся затылком. Леха с трудом задушил улыбку, глядя на пацана по-прежнему сурово.

      – Может, пивка? – от волнения у парнишки совсем пропал акцент. – Бесплатно!

      – На халяву не пью! – отрезал Никифоров.

      Он исподлобья оглядел поле боя. Конфликт был потушен, но не улажен.

      – В общем так, мужики. Еще раз что-то похожее случится – вашей палатки тут не будет. А сами вы будете либо в «обезьяннике», либо в «склифе». Это я обещаю.

      Гаркуша радостно встрепенулся, а побитый парень досадливо цыкнул зубом, отвернувшись в сторону. Леха ухмыльнулся, и добавил:

      – Гаркуше пива больше не давать, – он удовлетворенно посмотрел на опешившего Гаркушу, и сжалился. – Только если он деньги заплатит вперед. А ты, балбес, учи русский, прежде чем торговать начинать. На тебе! – Он положил на прилавок «Пятихатку». – Это за его долги.

      – Не надо, зачем! – отпрянул Мамик.

      – Не нужно, – обиженно нахмурился побитый.

      – Нужно, – отмел возражения Леха. – Я обратно слов не беру.

      – Значит, я больше не должен? – обрадовался Гаркуша. – Тогда мне еще…

      – Сейчас тебе точно будет еще! – озлился Никифоров. – Чтоб духу твоего тут не было, чмо поганое!

      Они проводили взглядом улепетывающего ханыгу.

      – А, может, все-таки, по пивку? – несмело предложил здоровяк.

      Леха отрицательно помотал головой.

      – Не, я в завязке. Пойду я, – он тяжело вздохнул, и посмотрел в глаза «живчика», тут же спрятавшего взгляд. – А бить того, кто не отвечает – сучье дело. Мужики так не поступают.

      Алексей подождал несколько секунд, но тот ничего так и не ответил, и даже не поднял глаз от заплеванного асфальта.

      На углу дома Леха обернулся. Молодой армянин так и сидел на фаркопе вагончика, разглядывая носки туфель. Зато здоровяк что-то горячо «втирал» мальчишке в «дупле», время от времени подкрепляя свои слова внушительной затрещиной. Наверное, обучал родственника русскому языку.

      Чувствовал себя Леха скверно. Герой, блин! Ввязался в драку с мальчишками. Вроде, и справедливость восстановил, а на душе было погано. А больше всего пугала эта ослепляющая ярость, охватившая его. Он даже не мог вспомнить, как оказался возле вагончика. Вот он стоит и смотрит на происходящее. А вот уже отшвыривает противника в сторону. Промежутка не было, словно стерся.

      Он ускорил шаги, чтобы побыстрее скрыться из виду то ли пострадавших, то ли наказанных. Они получили по заслугам, но все равно было отчего-то невыносимо стыдно. Сначала бить, а потом разбираться – это был не его стиль. Раньше.

      Никифоров зашел за угол, остановился, переводя дух. Прикурил сигарету, отметив, что его пальцы подрагивают.

      – Здорово, братишка!

      Леха