Трилогия «Лютевилль». Лина Ди

океанский жемчуг. Ливий безразлично зевнул. Ему никогда не нравился жемчуг. Пятый мешочек был наполнен рубинами. Они переливались, словно маленькие искорки огня; в шестом братья обнаружили сердолик. Красновато-розовые камешки напоминали маленькие осколки разбитых сердец. Когда же седьмой мешочек был опустошен, и в чаше появился изумруд, точно быстрый всплеск морской волны у самого берега, то один из камней, на вид чуть большего размера, чем остальные в россыпи, мгновенно приковал внимание близнецов, и оба протянули к нему руки. Юноши тут же ощутили, что камень стал горячим, и увидели, что грани его блестят. Камень словно проснулся и заговорил с ними обоими. По их телам разлилось тепло, и они испытали невероятный подъём, чувствуя, как увеличивается живущая в них неведомая им сила, и как оба они по волшебству сплетаются воедино… но наваждение прошло, не успев полностью овладеть ими. Тяжесть в руках отступила. Ливий понял, что дрожит. Внезапно само по себе распахнулось окно, и сильный поток ветра ворвался в помещение; дважды моргнула электрическая лампочка.

      Криус оторвал руку от камня, и сияние прекратилось. Камень снова погрузился в сон. Молча подождав с минуту, он снова поднёс к нему руку. Его брат проделал те же самые действия.

      – Никогда такого не видел. – взволнованно пролепетал Ливий.

      Криус же казался невозмутимым. Он вышел, и спустя несколько минут вернулся с двумя почти завершёнными брошами, сделанными в виде миниатюрных ключей. Ливий уже видел их утром. Раздробив спящий камень на две равные части и тут же с легкостью проведя обработку, словно всё у них было подготовлено к такому процессу заранее, вставили их в броши, и одновременно коснулись их. Украшения засветились, и братьям показалось, что они слышат шёпот родителей, загадавших когда-то разные желания.

      ***

      Проспав до одиннадцатого часа субботнего утра, Криус и Ливий отправились на рынок по просьбе матери. Близнецы часто одевались одинаково, и им доставляло несказанное удовольствие, когда прохожие и даже родные и знакомые путали их. В тот день они, не сговариваясь, надели недавно сшитые по их собственному замыслу костюмы, украшенные вышивкой тончайшей ручной работы: на жакетах, которые надевались на голое тело, без сорочки, красовались яркие птицы с синими и красными перьями, сидящими на причудливо изогнутых ветвях, а элегантно и нескромно вырезанные воротники были окаймлены золотыми нитями. Каждый наколол на свой жакет маленькую брошь-ключ с крупным изумрудом. Сами костюмы были двух разных оттенков серого – один – бархатисто-тёмный, как мостовая после дождя; второй – светлый, почти бесцветный, как пасмурное небо. И все равно никто не знал, кто из братьев Силверсмит в светлом, а кто – в тёмном. Прямые тёмные волосы обоих юношей торчали в разные стороны, растрёпанные ветром. На лицах играли довольные улыбки.

      Походив между рядов – не столько для того, чтобы купить сыра и овощей по просьбе матери,