Седовая падь. Владимир Кремин

говорливое и босоногое.

      И что бы не говорили, а все же хочется вновь побывать там, куда никому из нас нет дороги, куда уносит лишь пронырливая мысль и фантазия, трогает и волнует трепет воспоминаний. А их то полон короб: сумей вот только впечатлительно и упоительно рассказать о том тайном и памятном, что окружало тебя в то далеко унесшееся время.

      Когда день, хоть и короток, ощущался вечностью; когда жизнь, такая неуловимая и стремительная, казалась расстилавшейся перед тобой бескрайней, чудотворной равниной, через которую непременно предстояло пройти, испытав и пережив все.

      И сейчас, оглядываясь назад, видишь синеющие вершины некогда пройденных тобою гор, затянутых голубой, манящей дымкой, а та самая влекущая долина уже осталась за плечами, за тем таинственным перевалом, к которому не повернуть…

      Эта удивительная история возникла так же внезапно, как и происходят в нашей, на первый взгляд обычной жизни, самые невероятные и нелепые приключения, в которые и верится и не верится. Их мы помним, храним и не забываем. Вернее сказать, с этого она началась.

      Говорят, под Новый год случиться может всякое; то шутка странная какая, как позже выясняется, умело придуманная друзьями, то занятные вещи, коим нет объяснения, а то и просто – мистические: тут уж держи ухо востро. И не приведи в такой ситуации одному оказаться, с глазу на глаз с нечистой силой.

      Был последний, обычный день занятий, а вечером- праздничная елка. Новогодний, зимний бал в школе- всегда радость; встреча с друзьями, игры допоздна, танцы, хороводы и веселье без конца…

      А в заключении конечно же подарки. Ох уж этот набитый сладостями подарок; так хотелось сохранить его, не есть сразу, но непослушные руки то и дело лезли в кулек и тянули оттуда конфету за конфетой, пока наконец в опустевшем пакете не оставалось одно единственное крупное, зеленое яблоко.

      Яблоки Вовка не любил; больно уж они неприятно хрустели на зубах и морозило от одного только представления поедания подобного фрукта. По телу бежали сороконожки, и кожа покрывалась пупырышками, как у голого гуся под осень. Свое яблоко Вовка всегда отдавал другу. Тот же, в отличии от многих, ел все подряд, без особого разбора. Его, казалось, не на секунду не покидало навязчивое и неотступное чувство голода. Потому и прозвали его Пончик. Уж больно щеки его были пухлыми, как у только что испеченной, румяной пышки. Девчонки любили дразнить, и если удавалось, теребить его за щеки. В ответ Пончик лишь улыбался и никогда, ни на кого не был в обиде. А на его добродушие слетались как на мед.

      Вовка всегда был с другом. И в школе, и вне ее, они были вместе. В парке играли в футбол, вместе бегали и прыгали на школьных спортивных соревнованиях, будто доказывая друг другу: кто ловчей, сильнее, или быстрее. Но, как правило, лучшие места и грамоты в поединках доставались все же Пончику. Вовка никогда на это не сердился и не таил тайной злобы на друга. Пончик действительно был коренастей и крепче. Однако, если случалось бороться, Вовка всегда держал верх. Была в нем некая, должно быть природная, мальчишеская ловкость, способность увертываться и выходить из любых трудных положений.

      По имени Пончика тоже звали Владимиром, но это только официально и дома. В школе же, среди друзей и недругов, он был Пончик. Оба Вовки и на этот раз заявились на школьный бал вместе. Бросили пальто в раздевалке и бегом на верх; на второй этаж, где в спортивном зале, вся в огнях, сияла и переливалась, до срока срубленная лесная красавица.

      На этом позволю себе прерваться и начать с событий, какие произошли задолго до этого вечера. Еще летом, в жаркую пору сенокоса, когда все село днем и ночью трудилось, заготавливая и совхозное, и личное сено, дабы в лютую зиму скоту на животноводческих фермах и хозяйских подворьях, жилось не впроголодь.

      Тогда, старший брат Вовки, Анатолий, будучи на два года старше, подрядился с друзьями одноклассниками на временные работы: и семье какая-никакая поддержка, да и самому в пору самостоятельности набираться.

      Впятером ребята работали, то в дневную, то в ночную смены, на вновь построенном в деревне «АВМ – 04». Так его сокращенно называли все работники, имевшие прямое отношение к сенокосу. «Агрегат по сушке витаминно-травяной муки» – таково было его полное, стратегическое прозвание. Друзья-школьники помогали подавать свежескошенную травяную массу на конвейер, который пожирал ее с людоедской скоростью так, что юным работникам приходилось потеть не меньшим образом, чем лошадь на взгорье, шустро работая вилами.

      Готовый продукт, – травяная мука, засыпался в бумажные, многослойные мешки, упаковывался и вывозился на склад готовой продукции. Так именовался обычный, сбитый из досок, крытый сарай, довольно высокий и внушительный. Он располагался неподалеку.

      Вот в этом-то амбаре и зашел среди ребят разговор о всевозможных мистических штучках; о таинствах колдовских чар, о злых ведьмах и колдуньях, их проделках и шутках, если не сказать злодействе. И было это ночью, темной и безлунной.

      Тогда, в ночную смену что-то не ладилось с агрегатом и он, в конце концов, закапризничав,