«День М» – продолжение культового бестселлера «Ледокол», перевернувшего наши представления о причинах Второй мировой войны, грандиозная историческая реконструкция событий 1930-1940-х годов, когда руководство СССР во главе со Сталиным пыталось раздуть пожар мировой революции и готовило новую мировую войну, чтобы под прикрытием коммунистической идеологии завоевать Европу. Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, Виктор Суворов рассказывает о тотальной мобилизации вооруженных сил и экономики Советского Союза, начавшейся еще до развязывания Второй мировой войны, и о том, почему эта мобилизация должна была закончиться нападением СССР на Германию. Виктор Суворов развеивает многочисленные мифы о причинах и обстоятельствах начала Второй мировой и Великой Отечественной войны, которые десятилетиями создавали и распространяли советская пропаганда, политики и историки в России и за рубежом, фальсифицируя историю ключевых событий первой половины ХХ века.
Официальная повестка с указанием времени и места разбирательства дела… Что в этом необычного для Рэя Этли, профессионального юриста, хорошо известного на американском Юге? Всего лишь – то, что таким странным способом вызывает его и брата домой отец – легендарный судья, прежде – один из самых влиятельных чиновников штата Миссисипи. Каприз одинокого старика, выжившего из ума? Так полагает Рэй поначалу. Однако когда отец гибнет при загадочных обстоятельствах и выясняется, что в доме спрятаны ТРИ МИЛЛИОНА долларов, он начинает всерьез задумываться о загадке странной повестки…
«Милостивый Государь, В литературе я человек совершенно посторонний. Я не знаком ни с одним редактором, ни с одним литератором, ниже публицистом, и хоть мне уже не мало лет, но я даже и в глаза не видывал ни одной из этих особ. Мне дела нет ни до их наружности, ни до их положения в свете: я люблю или не люблю их, хвалю или браню их только на основании их сочинений или их журналов…»
«Я, новый поэт, имевший честь представить в первом номере «Современника» на суд публики несколько мелких моих стихотворений, отважился теперь на творение более строгое и обширное… приношу на суд публики плод долговременных трудов моих и глубокого изучения. Скажу смело: «Доминикино Фети» произведение гениальное, громадное, шекспировское. Однако ж, на первый раз не решаюсь печатать его вполне: в нем с лишком сорок тысяч стихов. Странное дело! Не могу писать коротко, а сократить жаль: свое, родное, вылившееся из сердца, при священном наитии вдохновения!.. Читайте и судите!..»
«Я исполнил одно из ваших желаний: прочел вашу книгу несколько раз. Теперь остается исполнить другое, выраженное в предисловии к ней следующими словами: „Прошу их, т. е. читателей, не питать против меня гнева сокровенного, но вместо того выставить благородно все недостатки, какие могут быть найдены ими в этой книге, как недостатки писателя, так и недостатки человека: мое неразумие, недомыслие, самонадеянность, пустую уверенность в себе, словом, все, что бывает у всех людей, хотя они того и не видят, и что, вероятно, еще в большей мере находится и во мне“…»
«Как ни ужасна была мировая война, которую мы пережили и еще переживаем, она дала нам несомненное и неопровержимое доказательство того, что современное человечество составляет одно целое, глубоко объединенное, несмотря на все то, что его разделяет, несмотря на пролитую и проливаемую кровь. Длинен и сложен был путь, которым человечество шло к этому объединению, почти всегда бессознательно, ибо сознательно оно обыкновенно гораздо больше искало элементов разъединения, чем объединения…»
«Работа научного исследования необыкновенно сложна, и те, кому приходится пользоваться уже готовыми ее результатами, излагаемыми в доступном и неспециалисту виде, не представляют себе того количества предварительных разнообразных изысканий, которое требуется часто для того, чтобы прийти к выводу, даже не являющемуся несомненным, а лишь приближенным, с той или другой степенью точности. При этом исследовательской работе приходится постоянно исходить из известных более широких обобщений, которые как бы освещают путь исследования…»
«Лишь после долгих колебаний и сомнений решился я объявить университетский курс „Введение в историю индийского искусства“; настолько еще мало произведено подготовительной работы, настолько в этой области преобладают вопросы, ожидающие ответа, над сколько-нибудь определенными ответами, настолько, наконец, скуден в Европе материал по индийскому искусству, что невозможно, казалось бы, говорить пока о связном университетском курсе по искусству Индии, где все же, как во всяком курсе, необходима известная догматическая постановка дела…»
«Без малого сажень пространства между носками лакированных ботинок и донышком цилиндра. Это пространство заполнено Вильямом Ундерлипом. В этом пространстве мы имеем: хорошо выутюженные брюки безукоризненного черного цвета, упругую выпуклость живота с расходящимися крыльями черной визитки, круглую, голую, как пятка, голову, посаженную без шеи на массивные плечи…»
«– Алло! – Алло! У телефона профессор? – Да, я – Моран. Что угодно? – Я – Викентьев. – Викентьев? Не имею понятия… Впрочем… Ага! Это о вас говорил профессор Звягинцев? – Я самый…»