Общеизвестно, что гигант нашей литературы Лев Николаевич Толстой, в двадцать восемь лет решительно распрощался со светом и всю остальную жизнь прожил в своём имении. Как видите, отнюдь не случайно семейная тема стала основной в его творчестве. И тем не менее, предлагаемое Вашему вниманию произведение способно удивить и озадачить не только юных и неискушённых читателей. Рассказ ведётся от первого лица, причём, от лица молоденькой девушки! Тема книги суперсовременна – любовные отношения людей с весьма ощутимой разницей в возрасте! Аполлон Григорьев заявил, что это лучший роман во всём творчестве Толстого. А Ваше мнение?..
В 1890 году Антон Павлович Чехов, уже снискавший на то время славу великого русского писателя, предпринял поездку на каторжный остров Сахалин, где в течение трех месяцев работал переписчиком населения. Чехов поставил целью своего труда создание правдивой картины о жизни и быте жителей восточной окраины России, что ему с успехом и удалось. В этой книге художественное мастерство автора переплетается с массой статистических данных и подлинными документами. После публикации «ОстровЕ» вызвал резонанс у всей читающей России. В том числе, результатом была отправка государственной комиссии на Сахалин, по результатам и отчетам которой было проведено изменение законодательства в отношении каторжан и поселенцев. 'Если бы Чехов ничего не написал более, кроме этой книги, имя его навсегда было бы вписано в историю русской литературы…'. Литературный критик и публицист А.Богданович
Александр Иванович Куприн – колоритнейшая фигура русской культуры. Он был жаден до жизни, перепробовал едва ли не все возможные профессии, старался заглянуть во все уголки Земли. Потому-то так роскошно богато и полновесно всё, что он оставил нам в литературе. Яркость его книг сравнима разве что с картинами Кустодиева. Но эти два рассказа – особенные. Они о сломленных людях. И такая щемящая нота была, видимо, свойственна певцу России. И весьма любопытно, – «Впотьмах» – он написал в самом начале своего пути, а «Жанету» на закате, в эмиграции, в ПарижеЕ Как изменились его герои! Как изменился он сам! И лишь магия слова осталась неизменной!
Александр Грин – один из ярчайших русских писателей, относивший себя к символистам. Он прожил непростую, полную борьбы и терзаний жизнь, что нашло отражение в его творчестве и выкристаллизовалось в необычный, возвышенный, красивый и романтичный стиль. «Блистающий мир» – наверное, одна из ярчайших работ Грина, где вымысел пересекается с правдой, где добро ходит бок о бок со злом, где вещи кажущиеся на первый взгляд вымыслом и фантазией при более внимательном рассмотрении оказываются аллегориями проявлений высоких людских стремлений – желаниями и мечтами о вечном счастье, воспарении над всем земным и суетным, бесконечной и чистой любви.
Создатель неподражаемых Дживса и Вустера, неистового Псмита, эксцентричных Муллинеров повзрослел. Теперь перед нами – совсем другой Вудхаус. Он так же забавен, так же ироничен. Его истории так же смешны. Но в поздних рассказах Вудхауса уже нет гротеска. Это зрелые произведения опытного писателя, глубокого знатока человеческой психологии. И смеется автор не столько над нелепыми ситуациями, в которых оказываются герои, сколько над комизмом самого времени, в котором им довелось жить… «…– Кстати, скоро зайдет Белла Мэй Джобсон. Бинго мило засмеялся: – Старая добрая Белла? Была и сплыла. – То есть как? – А так. Я ее не принял. Перкис покачнулся: – Не приняли? – Вот именно. Занят-занят-занят. Сказал, чтобы изложила свои претензии на одной стороне листа. Не знаю, доводилось ли вам смотреть «Ураган», такой фильм. Я вспомнил его потому, что с Бинго случилось примерно то же самое. Какое-то время, по его словам, что-то гремело и кружилось; потом ремарки стали яснее, и он вывел, что эту самую Беллу надо любить и лелеять, улещать и умасливать, создавая атмосферу почтительного восхищения. – Виноват, – сказал он. – Недоразумение, знаете ли. Представления не имел, что это – дар судьбы, творец бурундуков. Мне показалось, что она предлагает Дюма в роскошном переплете. Увидев, что Перкис закрыл лицо руками, а также услышав слова «Все… конец…», он нежно похлопал хозяина по плечу и подбодрил его: – Не горюйте! У вас есть я. – Нет, – ответил хозяин. – Вы уволены. – После чего удалился…»
«Было одиннадцать часовъ утра, когда Маріано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже нѣсколько лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ здѣсь въ послѣдній разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженія подъ славнымъ вѣнцомъ многихъ вѣковъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться здѣсь у мертвыхъ, при освѣщеніи со стекляннаго потолка, глядя на дѣйствительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, чѣмъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склонѣ горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, чѣмъ этотъ дворецъ съ широкими лѣстницами, бѣлыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, гдѣ постоянно переживали муки колебаній молодые художники, находясь въ состояніи самой безплодной нерѣшимости и не зная, какой путь имъ избрать…» Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Торопливо, какъ въ былыя времена, когда онъ опаздывалъ въ школу, вошелъ Ферминъ Монтенегро въ контору фирмы Дюпонъ, – эта фирма была первой виноторговлей въ городѣ Хересѣ, извѣстная во всей Испаніи – фирма «братъевъ Дюпонъ», владѣльцевъ знаменитаго вида Марчамало и фабрикантовъ коньяка, достоинства котораго превозносятся на послѣднихъ страницахъ газетъ, въ разноцвѣтныхъ объявленіяхъ, расклеенныхъ на станціяхъ желѣзныхъ дорогь, на заборахъ и стѣнахъ старыхъ домовъ и даже на днѣ графиновъ для воды въ кофейняхъ…»
«Дѣло было постомъ, во вторникъ. Утро выдалось прекраснѣйшее. Mope спокойное, гладкое, точно зеркало, спало безъ малѣйшей ряби, a отблески солнца падали на неподвижную воду дрожащими зопотыми треугольниками. Лодки, тянувшія за собой сѣти мимо мыса св. Антонія, были чужды всякой тревоги; тишь на морѣ внушала довѣріе, и хозяева ихъ стремились поскорѣе наполнить свои корзины, чтобы вернуться въ Кабаньялъ, гдѣ рыбачьи жены нетерпѣливо ждали на взморьѣ. На базарѣ въ Валенсіи спросъ былъ великъ, и рыба, слава Богу, шла съ рукъ легко…»
«Хаиме Фебреръ поднялся въ девять часовъ утра. Мадò Антоніа, присутствовавшая еще при его крещеніи, ревиительница семейной славы, съ восьми часовъ суетилась въ комнатѣ, приготовляясь разбудить его. Ей показалось, что недостаточно свѣта проходитъ черезъ жалюзи высокаго окна: она открыла деревянныя, источенныя червями створки, лишенныя стеколъ. Затѣмъ подняла занавѣски изъ красной камки, съ золотыми обшивками, словно палатки раскинутыя надъ широкой постелью, старинной, барской, великолѣпной, на которой рождались, производили потомство и умирали поколѣнія Фебреровъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Какъ каждый вечеръ, почтовая барка дала знать о своемъ приходѣ въ Пальмаръ нѣсколькими звуками рожка. Перевозчикъ, худой человѣкъ, съ однимъ отрѣзаннымъ ухомъ, переходилъ отъ дверей къ дверямъ, собирая порученія въ Валенсію, и, подходя къ незастроеннымъ мѣстамъ единственной улицы, снова и снова трубилъ, чтобы предупредить о своемъ присутствіи разсѣянныя по берегу канала хижины. Толпа почти голыхъ ребятишекъ слѣдовала за нимъ съ чувствомъ благоговѣнія. Имъ внушалъ уваженіе этотъ человѣкъ, четыре раза въ день переѣзжавшій Альбуферу, увозя въ Валенсію лучшую часть улова изъ озера и привозя тысячи предметовъ оттуда, изъ города столь таинственнаго и фантастическаго для этой дѣтворы, выросшей на островѣ тростниковъ и ила…» Произведение дается в дореформенном алфавите.