Сон. Cantus Firmus. Ася Лавруша

заглавлена: Ремо Джадзотто. Адажио соль минор для струнных и органа на основе двух фрагментов темы и цифрованного баса Томазо Альбинони…

ВикипедияСвободная энциклопедия* * *

      Томас Альби появился на свет в последнем плавающем доме.

      К моменту его рождения ювенильная вода уже давно научила людей разговаривать, и они говорили без устали, отваживаясь на напряжённые паузы, только когда обученные перелётными птицами летописцы оглашали свежие протоколы важных разговоров – то есть таких, которые вызывали у людей чувство, будто им удалось договориться. Впрочем, пока протокол зачитывали, это чувство всегда слабело, и заключительные подробности документа – «время», «место», «печати» и «подписи» – чаще всего тонули в новом всплеске устной речи.

      Достижения того времени уже позволили отказаться от узелкового письма, жезлов вестников, насечек на камне и свинце, оттисков на воске и прочих трудоёмких технологий. В распоряжении хронистов были удобные писчие принадлежности: бумага и перья, так что по сравнению с эпохой расцвета плавающих домов работалось им намного легче. Впрочем, цех летописцев всегда отличался истерическим трудолюбием, и теперь, когда для составления протокола требовалось намного меньше времени и усилий, письмоводители работали денно и нощно, стараясь не пропустить ни одного важного разговора, что, в целом, заслуживало одобрения. Но от чрезмерного усердия острота их слуха снижалась, и на бумагу часто попадали абсолютно безнадёжные беседы, в лабиринтах которых легко теряли друг друга даже близкие люди. К тому же немилосердно эксплуатируемые перья от усталости роняли лишние знаки препинания – и неожиданные точки и запятые искажали смысл и без того дремучих разговоров. Такие протоколы никто не слушал молча – люди волновались, протестовали, спорили друг с другом и с писцами. Последние же, раздражённо прерывая декламацию, ссылались на разность восприятия и отсутствие правил отбора важных разговоров. Вся эта суета поднимала сильный ветер. Главный архив – самый лёгкий из плавающих домов, начинал раскачиваться, и шелест страниц хранившихся в нём документов отражал разноголосый спор, словно эхо. В таком шуме нельзя было расслышать даже собственные слова – не говоря уж о том, чтобы уловить тихое звучание ювенильной воды. Последнее становилось опасным.

      Когда-то давно вода Ювенильного моря научила людей разговаривать, и с тех пор она с ненавязчивой опекой сопровождала все людские беседы. Но даже при спокойном течении разговора её голос различали немногие. Если же разговор набирал мощь, при которой его участники теряли нити собственных речей и лишь набрасывались друг на друга с оглушающими восклицаниями, – в такой ситуации голос ювенильной воды слышали единицы. Тот, кому это удавалось, получал шанс стать героем, поскольку вода всегда помогала спасти беседу – подобрать верный интервал из большого кварто-квинтового круга, элементарные созвучия которого позволяли плавно сменить тональность разговора на родственную – ту, где ещё не успело образоваться такое катастрофическое число противо-речий.

      Впрочем, помимо чуткого слуха, для этого требовался ещё и сильный голос – чтобы перекричать многоголосую массу, а людей, обладающих двумя этими талантами одновременно, становилось всё меньше и меньше…

      Раньше, когда основным видом жилища были плавающие дома и люди ещё не разговаривали так много, к ювенильным созвучиям прислушивались все. однако, чем успешнее люди овладевали беглой речью, тем реже они делали паузы, а их внимание всё больше сосредоточивалось на собственных словах или, в крайнем случае, на словах ближайшего собеседника. К тому же, однажды выяснилось, что, помимо Ювенильного моря, существует огромное количество пресных водоёмов, которые, конечно, не так глубоки и величественны, но зато и не так опасны. На землях вблизи несолёных рек и озёр, как оказалось, можно было выращивать пшеницу, овёс или просо – что позволяло хоть немного предугадывать будущее и, следовательно, меньше его бояться. и люди начали держаться поближе к пресной воде. они потихоньку распахивали ближайшую сушу и один за другим вытаскивали на берег свои плавающие дома. По мере того, как хозяева привыкали к оседлости, дома просаживались, трюмы превращались в погреба, а воспоминания о распахнутых морских горизонтах узловатыми корнями уходили вглубь земли, ещё крепче привязывая людей к точному адресу.

      Тот, кому в очередной год удавалось собрать особенно богатый урожай, облицовывал стены своего некогда быстроходного жилища чёрным песчаником, красным гранитом или белым мрамором, что окончательно превращало дом в недвижимость. Да и сами люди со временем стали тяжелы на подъём, чему немало способствовала замена в рационе прежних водорослей на разнообразные злаки.

      Звание героя теперь присуждали не только за выведение людей – с подсказки ювенильной воды – из тупикового разговора, но и за целый ряд других заслуг. К примеру, за особую торговую оборотистость, за возведение самой высокой стены, за выдающиеся показатели урожайности, но чаще всего – за мужество и героизм, проявленные при боевых действиях, с помощью которых теперь нередко завершались экстремальные виды человеческого