Петербургский рубеж. Внутренний фронт. Александр Михайловский

за Тихвин гнала!

      Сидевшая за столом наша, всегда невозмутимая и даже немного чопорная Нина Викторовна вздохнула, и стала подпевать Тамбовцеву красивым контральто:

      Выпьем за тех, кто неделями долгими

      В мерзлых лежал блиндажах,

      Бился на Ладоге, бился на Волхове,

      Не отступил ни на шаг.

      Выпьем за тех, кто командовал ротами,

      Кто умирал на снегу,

      Кто в Ленинград пробивался болотами,

      Горло ломая врагу.

      Я с удивлением слушал эту песню. Из книг наших гостей из будущего я уже знал, что в их времени Ленинградом называли Санкт-Петербург. Слышал я и о той страшной осаде, в которой находился этот город во время войны с германцами в 1941 – 1945 годах. Но вот в словах этой песни я услышал нечто былинное, такое, что брало за душу. А Тамбовцев и Антонова продолжали петь дуэтом под гитару:

      Будут навеки в преданьях прославлены

      Под пулеметной пургой

      Наши штыки на высотах Синявина,

      Наши полки подо Мгой.

      Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы –

      Братство друзей боевых,

      Выпьем за мужество павших героями,

      Выпьем за встречу живых!

      Тамбовцев закончил петь и отложил гитару. Глаза у него подозрительно блестели. Обведя взглядом своих спутников, он сказал:

      – Эх вы, господа-товарищи офицеры! Видать, забыли, какой сегодня день?

      – Батюшки-светы! – воскликнул поручик Бесоев. – Двадцать третье февраля! Действительно, заработались, зарапортовались, и о главном празднике всех мужчин и позабыли.

      – Ну, не только мужчин, – вклинилась в этот разговор полковник Антонова, – а в праздник всех, кто носит погоны и защищает Родину.

      – Простите, Нина Викторовна! – поспешил с извинениями Николай Арсеньевич. – Вы правы, это мой мужской шовинизм мне подгадил.

      – Извинения приняты, – добродушно сказала та, – ну что, друзья-товарищи, может, по нашей старой традиции выпьем за НАШ день?

      Возражений не последовало.

      Капитан Тамбовцев, с любопытством посматривавший на меня, сказал:

      – А вы, Михаил Игнатьевич, присоединитесь к нам? Я понимаю, что то, о чем вы сейчас слышите, для вас сплошная китайская грамота. Но поверьте – праздник, который мы хотим сегодня отметить, ничего крамольного не несет. Это память о боях с германцами в 1918 году, а не кровавой междоусобицы. И так уж сложилось, что в этот день у нас в стране все, кто служил или служит, отмечали его как общий праздник.

      Когда коньяк уже был разлит по рюмкам и выпит, я спросил у Тамбовцева:

      – А что за песню вы пели вместе с Ниной Викторовной?

      – Эту песню, Михаил Игнатьевич, помнят и знают все те, кто жил, работал и умирал в блокированном немцами Ленинграде, – пояснил он. – В Блокаду у меня в Питере погибла половина родни. И я еще маленьким запомнил слова этой песни, когда во время семейного застолья мои родители, тетка, бабки, оставшиеся вдовами, вспоминали войну и начинали петь эту песню. Это «Застольная Волховского