Дом на границе миров. Александра Окатова

намыль свои трусики и мойся как мочалкой. Как твоя рука, может, я тебе помогу?

      Варя замерла в ожидании ответа.

      – Давай, – крикнула Люба, – заходи.

      Варя быстро открыла шкаф и вытащила свою футболку и летние хлопковые шорты, полотенце для головы, для тела и маленькое для ног. И пошла в ванную. Люба сидела в воде. Отмокала. Варя непривычно содрогнулась от жалости к себе: что это не её девочка, а могла бы быть. Если бы она завела тогда ребёнка, но нет. Нет. Не завела. Ни девочки, на мальчика.

      Люба намыливала ей руки и не видела никаких следов от уколов, никаких шрамов и порезов. Чистые, белые, нежные, тонкие девичьи руки с длинными пальцами, как у Вари были в юности, сейчас немного погрубели, потеряли свою невинность, как это – руки потеряли невинность, но как Варя почувствовала, так и подумала. Руку Люба уже не берегла и, похоже, перелома не было. Гематомы тоже. Варя потянула её из ванны, она встала, и Варя стала намыливать ей спину, как своему ребенку, которого у Вари не было. Она не нашла на теле никаких шрамов, татуировок или следов от уколов. Всё чисто. Она помыла Любе голову и, сполоснув под душем, помогла ей выбраться из ванны. Всё – новый человек. Варя тоже всегда после ванны чувствовала себя новым человеком.

      – Как новенькая! – вслух сказала она.

      – Точно, – согласилась Люба.

      Она надела футболку и шорты, Варя замотала ей голову полотенцем, и они по очереди выбралась из маленькой ванной на кухню. Варе было так странно смотреть на Любу, она была совсем как Варя, только в два раза моложе. И ей, видимо, было в два раза больнее. Варя-то уже пообвыклась со своей болью, а этой пока непривычно, вычислила Варя.

      Они сели на кухне, и Варя вынула из шкафа бутылочку, на дне плескался виски. Сейчас по глоточку – и спать. Она посадила гостью за стол, а сама пошла приготовить ей постель. Варина двухкомнатная досталась ей после смерти бабушки, царство ей небесное. Она постелила свежую простыню, ещё одну – под плед, подушку взбила, отвернула уголок одеяла, как ей когда-то стелила мать и пошла на кухню, они, как подружки, выпили, не чокаясь и без тоста, и Варя положила её спать.

      Варя зашла принять душ и растрогалась, увидев на полотенцесушителе Любины трусики и носки. Она расправила носки. Улыбнулась. Она чувствовала себя как человек, неожиданно нашедший сокровище, как человек, выполнивший важную работу, как будто её сердце, колотившееся о рёбра сумасшедшей птичкой, наконец успокоилось и билось ровно и полно.

      Она пошла к ней, подоткнула одеяло, сонная Люба и не заметила, пробормотала «спокночи» и засопела в подушку. Варя забрала влажное полотенце, собрала в свободную косу русые волосы Любы и ушла в свою комнату, как будто та комната уже была не её, а Любы.

      Утром она проснулась с ощущением счастья, она уже и забыла, как это бывает. Как в детстве, летом в каникулы, дома. Она поискала причину счастья, а-а, Люба! Вот причина счастья. Она приняла душ, почистила зубы. Трусиков на батарее уже не было. Встала, значит.

      Варя приготовила яичницу-глазунью и пошла звать Любу. Её в комнате не было. И в квартире не было.