Эскадра. Михаэль Кирофф

– уж больно удобно расположена. Да, над ней будет в конце концов развеваться земной флаг – и, конечно же, лучше бы это был флаг Франции. Но сейчас… Десятки ученых-ксенологов, пытавшихся изучить культуру и поведение аборигенов, вместо "приведения оных к цивилизованности" бесславно сгинули в этих отвратительных джунглях – и сейчас Жан-Клода, похоже, ожидает та же судьба. Они все ближе, ему не оторваться. И против нескольких десятков копий и трубок с отравленными шипами его рэйлган попросту "не играет" – в джунглях расстояние видимости, а значит и выстрела, настолько мало, что все преимущества дальнобойного оружия теряют смысл. А гранат у него нет…

      Нечасто случается, чтобы сержант-инструктор Французского Иностранного Легиона был направлен начальством на офицерские курсы и получил лейтенанта. Однако полковник Жако сказал ему: "Ты француз, у тебя университетское образование, и при этом ты отличный солдат. Ты способен на большее, чем гонять новобранцев-ниггеров по полосе препятствий, мне очень нужны такие офицеры, Жан-Клод! Иди в училище и возвращайся офицером!" И он пошел, и он вернулся. Подвести старика-полковника, в свое время принявшего самое деятельное участие в его судьбе, новоиспеченный лейтенант Дюпон просто не мог. Служба шла своим чередом, капитанское звание не заставило себя ждать и были все предпосылки получить в перспективе и майорские лычки – сопровождаемые, понятное дело, соответственным увеличением как оклада, так и будущей пенсии. Да и шансы дожить до оной были неплохи, ибо вот уже лет двадцать как Иностранный Легион практически не вел масштабных боевых действий. Времена, когда лишь за год не только рядовой, но и офицерский состав могли полностью смениться "ввиду необратимых потерь", похоже, канули в Лету. Но все хорошее, в отличие от плохого, как известно, рано или поздно заканчивается. "Хорошее" Жана-Клода Дюпона закончилось солнечным апрельским утром на одной из тренировочных баз Легиона неподалеку от Марселя. Сначала был просто приказ на построение личного состава на плацу сразу после завтрака, с отменой всех занятий, буде таковые были запланированы на это время. Дело, в общем, обычное, и никто не встревожился. А вот потом… На плац вышел полковник Жако. В парадной форме с орденами. Солдаты, офицеры – все попросту не верили своим глазам: лишь раз в несколько лет полковник облачался в парадное и никогда, никогда не носил ордена. А там, помимо Почетного Легиона, присутствовали и британская Подвязка, и немецкий Рыцарский Крест, и даже русский Святой Георгий – причем было очевидно, что все награды, как бы это сказать, настоящие и "за дело".

      – Братья по оружию! – начал полковник каким-то надтреснутым, мертвым голосом, который, тем не менее, разлетался по самым дальним уголкам немаленького плаца – Сегодня я, полковник Жако, ваш командир, прощаюсь с вами. Вам также стоит попрощаться друг с другом, ибо решением правительства Французской республики, за неимением более задач, которые мог бы решать Иностранный Легион, наш Легион сего числа распущен. Нас больше нет, парни. Нас больше нет. Пожалуйста…

      Тут полковник все-таки прервался на пару секунд: он был поистине железным человеком, но и железные люди плачут. Пусть и свинцовыми слезами.

      – Пожалуйста… Простите меня.

      А после этого вынул из кобуры табельный пистолет и застрелился.

      Логика этого мира такова, что человек, хорошо умеющий строить, изобретать, преподавать, петь или писать картины, может запросто остаться без работы и не найти себе другую. Однако человек, хорошо умеющий убивать себе подобных, без работы не останется никогда. И вот, после неизбежного и глубоко по-человечески понятного в имеющихся обстоятельствах запоя и посещения всех без исключения злачных мест Марселя (включая те, которые раньше и вовсе не были "злачными", но оставшиеся не у дел легионеры быстренько их таковыми сделали), Жан-Клод Дюпон, со слегка еще синим и опухшим лицом, сидел на собеседовании – да не где-нибудь, а в приемной Национального Института Ксенологии. Биография? Она у него простая и прямая, как рельс. Рано остался сиротой – родители погибли в той самой серии взрывов, устроенной русскими террористами в Нанте. На свой страх и риск поехал к бабке в Марсель, каким-то чудом нашел ее… И через два года со слезами похоронил, она попросту умерла от старости. И быть бы ему, рослому и агрессивному, никому не верящему юноше, очередным "разменным мясом" неистребимой марсельской шпаны, если бы не случайная встреча на набережной. Тогда на него попыталась "наехать" компания парней из Алжира – но наехать, как говорится, "мягко", то есть не убить, а просто в очередной раз показать, "кто в курятнике петух". Ну и в результате получилось, что – опять-таки без увечий и прочей уголовщины – "старшим петухом курятника" оказался именно Жан-Клод, к немалому удивлению восьмерых алжирцев, изрядно повалянных в припортовой пыли. Один из них даже попытался достать нож-"бабочку", но… Неизвестно откуда, буквально из дрожаще-пустого марсельского воздуха прилетевшая нога в тяжелом армейском ботинке не только выбила нож, но и явно в паре мест поломала державшую его руку. После ноги появился голос, сказавший "А ну кыш отсюда, черножопые!" (коего голоса алжирцы послушались беспрекословно и молниеносно, уволокли с собой и "раненого"), и уж потом из марева выпростался сухонький немолодой дядька, одетый, как тогда решил Жан-Клод, "во что-то